Нам нельзя - Ольга Джокер

оттянуть его за рукав куртки, но у меня ничего не получается. — Глеб, прошу тебя, остановись! Он не виноват, слышишь! Я сама упала и ударилась!

Глава 46

— Отпусти его, пожалуйста, — прошу я Глеба. — Ну же, мой хороший…

В моих словах столько отчаяния и мольбы, что Глеб неожиданно останавливается: тяжело дышит и наконец отпускает Ромку. Тот пошатывается и тут же падает в снег. До этого момента он держался на ногах исключительно потому, что Воронцов сжимал ворот его рубашки.

Глеб переводит на меня свой жёсткий взгляд, от которого буквально парализует тело. Я отпускаю рукав его куртки, коротко всхлипываю и совершенно забываю про свою боль. Никогда не видела его таким злым и разъярённым. Радужка чёрная, почти слилась со зрачком, между бровями залегла глубокая складка. Тело напряжено, и кажется, что одно неверное движение, и он разнесёт здесь всё. Не человек — машина для убийства. Теперь я понимаю, как именно он уничтожает противников и террористов.

— Тварь! — выкрикивает Ромка и, неуклюже поднявшись на ноги, смело  бросается на Воронцова с кулаками.

Свет фонарей падает таким образом, что я не вижу лицо бывшего парня и не могу оценить степень его травмы. Но где-то на интуитивном уровне понимаю, что дело дрянь. Звук удара был слишком сильным.

Глеб перехватывает отчаянные попытки Ромки дать сдачи. Он по-прежнему тяжело дышит, широко раздувая ноздри. Захаров его злит, раздражает. Возможно, не столько он, сколько вся эта ситуация.

Надо было не соглашаться на эту чёртову съёмку! Надо было предупредить Воронцова, что на торжестве будет присутствовать мой бывший. Надо было, надо… Сейчас об этом думать слишком поздно. Глеб интерпретировал появление Романа по-своему. Наверное, решил, что тот следил за мной, приставал, а затем ударил. Я не знаю… Мысли в голове пустые, рваные и разлетаются в разные стороны. Я пытаюсь ухватиться хотя бы за одну из них, но терплю поражение.

Каким-то образом на улице оказываются люди. Мои крики услышали, или кто-то сообщил… Неважно. Мужчина в чёрной рубашке оттаскивает брыкающегося Ромку, который хочет дать сдачи противнику. Но куда ему тягаться с Воронцовым?

Сердце делает резкий кульбит, когда на улицу выходит Захаров-старший. Идёт к нам неторопливой вальяжной походкой, качает головой и достаёт из пачки сигарету.

— Что здесь, мать вашу, происходит? — он глубоко затягивается и выпускает едкий дым. — Что за бойня?

Я чувствую себя виноватой. Зачинщицей.

Виктор Сергеевич недовольно мерит взглядом меня и Глеба, неприятно морщится, когда смотрит на буйного сына, который продолжает орать благим матом, выкрикивать оскорбления и проклинать всех присутствующих. Он почему-то уверен, что смог бы дать отпор Воронцову. Глупый, пусть лучше не рискует. Какое счастье, что мужчины его крепко держат!

— Ника, иди в машину, — произносит ледяным тоном Глеб.

Я даже не думаю шевелиться, потому что зрачки Захарова сверкают нехорошим огоньком. У него достаточно связей и знакомых. Он может многое, ведь его любимого отпрыска беспощадно избили.

— Не пойду, — отвечаю я тихо.

Виктор Сергеевич кривится, глядя на меня, и кивает в сторону припаркованного БМВ Глеба. Забавно, но теперь он не делает вид, что не знает меня.

— Иди, Вероника. Нам нужно переговорить с твоим… мужчиной с глазу на глаз.

Я беру Воронцова за руку, но он полностью меня игнорирует. Даже не смотрит, а ведь мне так важно увидеть в его глазах прежние эмоции!

Ноги тяжёлые, движения рассеянные. Меня шатает из стороны в сторону, словно я перебрала с алкоголем. Подхватываю с земли сумку с аппаратурой, ступаю по хрустящему снегу и забираюсь на переднее сиденье автомобиля. Меня знобит так сильно, что на весь салон громко отстукивают зубы.

Ромку уводят в ресторан. Суетятся над ним, как над маленьким несмышлёным ребёнком. Он, кажется, остывает и перестает вести себя агрессивно.

Я буквально впечатываюсь лицом в лобовое стекло автомобиля, когда Воронцов начинает разговаривать с отцом Ромки. Он держится спокойно и расслабленно, впрочем, как и Захаров-старший. Мне очень хочется верить, что Глебу за избиение ничего не будет.

Я сижу как на иголках. Держусь правой рукой за дверь автомобиля, готовая в любой момент сорваться с места и броситься к Воронцову на защиту. У меня вряд ли что-то получится, но я буду сражаться за него до последнего.

Мужчины разговаривают бесконечных пять минут, а затем просто расходятся в разные стороны. Естественно, руки не пожимают. Им не за что уважать друг друга.

Я закрываю ладонями лицо и наконец испытываю долгожданное облегчение. Всё закончилось, ведь так? Господи, какой ужас… Идеальные часы, которые я хотела провести вместе с любимым, превратились в кошмар, который до сих пор стоит у меня перед глазами.

Глеб садится рядом, несколько секунд барабанит пальцами по рулю, а затем заводит двигатель и резко срывается с места. Разговаривать со мной он не намерен, и я его понимаю в этом, но мириться с таким положением вещей не хочу.

— Что он сказал тебе? — спрашиваю я, когда мы отъезжаем на приличное расстояние от «Шервуда». — Угрожал? Злился? Глеб, прошу. Скажи мне хотя бы одно слово…

— Блядь, мы можем просто помолчать? — грубо отвечает Воронцов.

От обиды к глазам подбираются слёзы. Он впервые разговаривает со мной таким тоном. Заслуженно? Возможно… Но очень-очень обидно.

— Я не хочу молчать, — я коротко всхлипываю и вытираю рукавом куртки выступающие слёзы. — Пожалуйста, давай поговорим!

— О чём поговорим? Что ты хочешь услышать, Ника?

В тоне Глеба больше нет злости, только бесконечная усталость и… разочарование. Надеюсь, что я просто себя накрутила. Мне так хочется вернуть время на пятнадцать минут назад и всё исправить! А ещё лучше — на несколько дней, и на встрече с приветливой Викой отказаться от её предложения.

— Ты и без меня знаешь, что не должна была соглашаться на эту работу, — произносит Воронцов. — Не должна была провоцировать влюблённого в тебя парня своим присутствием. Тебе от него подальше нужно держаться, потому что я не всегда смогу быть рядом, а этому недоделанному мажору хрен знает что может взбрести в голову. Я с ума сойду за эти три месяца!

— Мне очень жаль, Глеб… Прости меня… Если бы я знала, чем это кончится, то ни за что бы не согласилась. Тебе за это ничего не будет? — лепечу я одними губами. — Захаров... он ведь председатель Арбитражного суда.

— Мне похуй, — раздражённо отвечает Глеб. — Хоть сам Бог.

Остаток дороги мы