По ту сторону рифта - Питер Уоттс

Защита тем временем подавала протест за протестом.

Собственно, адвокату приходилось вести неравный бой с момента присяги подзащитного, во время которой Великовский спросил, а не подрывает ли клятва, сделанная на «книге вымыслов», заявленной судом приверженности к эмпиризму. Присяжные остались от этого вопроса не в восторге и в дальнейшем уже не потеплели к подсудимому.

Теоретически, в крайнем случае их вердикт можно было бы отменить по техническим критериям. Однако максимально близкий прецедент, который удалось раскопать защите, касался случая «Декстер против „Герпес-прочь“», – там разбиралась афера с фирмой, которая торговала по почте смесью сахара и пищевой соды, выдавая ее за лекарство от герпеса и запрашивая 200 долларов за упаковку. Хотя это «лекарство» и оказалось (что неудивительно) неэффективным, юрист «Герпес-прочь» сослался на источник[62], где со всей очевидностью доказывалось, что эффективность плацебо повышается вместе с ценой, – как аргумент в пользу того, что лекарство могло бы подействовать, если бы Декстер заплатил за него больше. Поскольку же он этого не сделал (тот же продукт под другим названием шел по 4000 за упаковку), то ответственность падает уже на истца. Рассмотрение иска было прекращено.

Маневр предстоял рискованный, аналогия была далека от точности. В итоге сторона защиты еще раз вызвала на трибуну Грейс Бэлфор и осведомилась, верит ли свидетельница в то, что в Библии изложено Слово Божье. Миссис Бэлфор охотно подтвердила, что это так. Именно вера, заявила она, придала ей сил, когда тот ужасный мужчина в зале креационизма насел на нее со своими издевательскими разговорами про людей-мартышек и радиоизотопы. Уж ей-то известно, что такое эти окаменелости на самом деле, – испытание веры, как оно описано в 13-й главе Второзакония.

На вопрос, почему же тогда ее сестра, очевидно, уступала ей в силе веры, миссис Бэлфор предположила – с некоторой неохотой, – что «этот мерзкий коротышка-русский» разрушил веру ее сестры «ложью и обманом».

Но разве сама Библия не вооружила верующих перед лицом подобного коварства? Разве не предупреждал Матфей, что «многие лжепророки восстанут, и прельстят многих»?[63]Разве мог Петр выразиться ясней, чем когда изрек: «Как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси»?[64]

Ну разумеется, согласилась миссис Бэлфор. Безусловно, Великовский – лжепророк. Увы, напомнила ей защита, лжепророчество не считается уголовным преступлением.

В итоге прибегать к техническому оправданию не понадобилось. Присяжные, рассмотрев факты по делу, пришли к единому мнению: Лейси Хиллкрест не проявила такого мужества, чтобы они выносили обвинительный приговор.

Кто же виноват, в конце концов, что ее вера оказалась столь меньше горчичного зерна?

То, что ты сделал с могилой своего дяди, непростительно. Твоя мать, как всегда, винила во всем себя. Ты не ведал, что творишь, сказала она. Я еще мог бы в это поверить, когда ты обменял подаренный мной шофар[65]на тот шлем «эМотив», допустим, или завел дружбу с теми молодчиками с бритыми головами и грязными ртами. Я никогда бы не простил ту свастику на твоей игровой приставке, но ты сын моей дочери, а не мой. Допустим, это и в самом деле был обычный подростковый бунт. Что ты вообще мог в этом понимать? Что по сути может в этом понимать любой ребенок сейчас, в 2017 году? Геноцид – такое явление, что ни учебники истории, ни старые зернистые снимки не в силах передать всю его чудовищность. Вас там не было: вам никогда не понять.

Мы твердили себе, что в глубине души ты хороший мальчик, что для тебя все это древняя история, абстрактная и ненастоящая. Как врачи, мы оба хорошо знакомы с печальным стереотипом о еврее, презирающем самого себя, поэтому мы договорились до того, что воспринимали тебя как своего рода жертву. Но, когда полицейские привезли тебя с кладбища и ты взглянул на нас тупыми, равнодушными глазами, я прекратил искать тебе оправдания. То была не просто могила твоего дяди. Ты плюнул на шесть миллионов других могил, причем сознательно, и это ничего для тебя не значило.

Твоя мать прорыдала много часов. Разве она не показывала тебе старые фотоальбомы, онлайн-архивы, само наше семейное древо, у которого столько ветвей оказалось обрублено в середине века? Разве не пытались мы оба рассказать тебе о тех событиях? Я старался ее утешить. Невозможно, сказал я, объяснить слова «Никогда больше!»[66]тому, чьи знания об убийстве сводятся ко счету, который он набирает, день напролет прорезавшись в «Охотника на зомби»…

И тут я сообразил, что нужно сделать.

Я выжидал. Неделю, две – ровно столько, чтобы ты поверил, что я тебя простил, как прощал всегда. Но я знал твое слабое место. Для тебя все вокруг происходит слишком медленно. Твои чудодейственные игрушки – электроды, которые считывают эмоции и подчиняются непосредственно подсознанию, – уже наскучили тебе. Ты видел рекламу «Улучшенной реальностиTM»: чувственные ощущения подаются прямо в мозг! Выбросьте свои наглазники, наушники и перчатки, забудьте про них навсегда! Чувствуйте, как ветер фантастических миров овевает вашу кожу, вдыхайте дым битвы, пробуйте на вкус кровь ваших игрушечных монстров, которых так легко убивать! Всеми чувствами погрузитесь в бойню!

Тебе надоело играть с мультяшками, а новая модель выходила еще не скоро. Ты так и ухватился за мое предложение. Знаешь, а ведь твоя мать работает над чем-то подобным. По медицинской части, конечно, но там все действует точно так же. Может даже, она загрузила в базу какие-нибудь сенсорные образцы для экспериментальных целей.

Если пообещаешь никому не говорить, то я бы мог провести тебя туда…

Да, я уже на пенсии и закончил практику двадцать лет назад, но от своих привилегий так и не отказался. Я все еще бываю в лаборатории твоей матери, иногда помогаю ей. Меня не перестает удивлять, с какой страстью она стремится постичь, как работает разум и как он ломается. Эту черту она унаследовала от меня. А я приобрел ее в Треблинке, когда был вполовину младше тебя. Я тоже вырос с потребностью чинить изломанные души, – но в те времена инструменты психиатров были слишком грубыми. Скальпель, чтобы вскрывать плоть; слова и медикаменты, чтобы вскрывать сознание. В наших методах было не больше точности, чем в попытках пьяницы сдвинуть стаканы на стойке, топая по полу.