Соблазн для Щелкунчика - Наталья Борохова

Внезапно Марина почувствовала прилив злости. Что ей до страданий неизвестной женщины? Главное, что она сама обречена на долгую цепь бесконечных одиноких лет.

«Даже если он и виновен, – думала она, – разве это может уменьшить мою любовь к нему? Мне ни до чего нет дела. Я люблю его, и пусть мне все твердят, что он убийца. Значит, я буду продолжать любить убийцу».

Некоторое время они сидели молча, затем Сергей опять начал лихорадочно ее целовать. Отдаваясь ему, она ощущала какое-то странное равнодушие. Она рассматривала трещину в потолке, удивляясь: господи, какая жирная и уродливая.

«Какое отвратительное место, – думала она. – Стоит ли винить Сережу, что он так изменился? Здесь по-другому нельзя. Все, кто попадает сюда, меняются. Здесь выживает сильнейший. Где же романтика, которой так богаты блатные песни? Розовые слюни – это ширма для простаков-обывателей. Чтобы ощутить тюремную изнанку, совсем не обязательно попасть на нары. Достаточно, если на них попадет близкий тебе человек. И тогда ты все ощутишь на собственной шкуре – и очереди на свидания, занимаемые с вечера, и унизительную фамильярность следователей, оперативников и даже вульгарной тетки в изоляторе, принимающей передачи. Ты будешь ждать грязного конвертика и известий от адвоката, а тридцатиминутное свидание воспринимать как величайшее счастье. Очередь, стекло и телефонная трубка, а за стеклом – любимое лицо, осунувшееся, бледное. Такими люди становятся в больнице. Помню, как одна женщина целовала это стекло, целовала неистово, словно считала, что тепло ее губ сможет растопить эту прозрачную стену. Нет, не дай вам бог, люди, горланящие подшофе блатные песни, а о тюрьме знающие только из отечественных сериалов, попасть в этот мир, где гниет все живое, в мир, где умирают мечты».

Елизавета закрыла дверь в свою комнату, взяла новый иллюстрированный женский журнал и, предвкушая удовольствие, забралась на кровать. Два часа абсолютного покоя! Она имеет на это право. Вот полистает сейчас журнал, лениво позевывая над каждой страницей, затем начнет дремать. И пусть няня сколько ей угодно твердит, что в вечерние часы спать не рекомендуется – замучает головная боль. Она немного поваляется в постели для собственного удовольствия, потом, если захочет, посмотрит телевизионные передачи или поставит кассету с любимым фильмом.

Лиза рассматривала глянцевые страницы с последними новинками в области моды, но мысли ее витали где-то очень далеко, и по-настоящему расслабиться не получалось. Она с досадой отшвырнула журнал и уставилась в потолок. В голове несвязными отрывками мелькали эпизоды рассматриваемого в суде дела. Безучастное лицо Сергея, красивое, сосредоточенное – Перевалова и яркие, будто нарисованные на эмали, глаза Марины…

Итак, раз уснуть все равно не удастся, не лучше ли составить в уме план защиты, хотя бы в основных чертах. Если уж говорить начистоту, то Елизавета пока с трудом представляла, чем может быть полезна своему подзащитному. Почти все факты этого преступления укладывались в простенькую схему, нарисованную обвинителем. Виновники застигнуты на месте преступления, свидетелей – куча, мотив хоть плохонький, но имеется…

В случае, когда вина подсудимых очевидна (в этом деле, как ни прискорбно, это факт!), задача защитника проста – добиться меньшего срока. Конечно, речь не идет об условном осуждении или даже о пяти-восьми годах лишения свободы. По большому счету, пятнадцать годков – это уже успех! Так, кстати, намекал и Полич… Если хорошенько поразмыслить, то кое-какие надежды, пусть зыбкие, но появляются. Обвинение считает, что убивал только один – Перевалов. Это он, как чуткий зверь, прислушиваясь к каждому звуку, поджидал свою жертву у ворот яхт-клуба. Интересно, ожидал ли Перевалов увидеть рядом с Макаровым еще одного человека, охранника? Что это было, нелепая случайность или заранее спланированный умысел на убийство двух (а может, трех, четырех или сколько их там поместится в джипе) человек? Перевалов собирался убрать всех. Поэтому и стрелял с близкого расстояния, изрешетив каждого, как дуршлаг. Судебно-медицинская экспертиза насчитала у Макарова 21 пулевое отверстие, а у охранника – 6.

Елизавета представила, как корежились под неумолимым огнем тела, как визжали пули, как бешеными ударами колотилось сердце у того, кто держал в руках автомат. Затем все стихло. Наступила тишина. Человек с автоматом из охотника превратился в испуганную дичь. Не пробежав и пятидесяти метров, он выбросил оружие в кусты, вложил все свои силы в рывок к поджидавшему его автомобилю. Конечно, он надеялся, что буйная прибрежная поросль скроет его от посторонних глаз. И все же его увидели, заметили оружие, запомнили одежду. Ох и далеко же Перевалову до профессионального киллера – не додумал, не предусмотрел он, что друзья Макарова не поддадутся пьяной панике, а перекроют дорогу с озера. Причем сделают это на удивление быстро!

Петренко – только пособник, это уже хорошо. Он предоставил машину и, конечно, получит меньше. Можно, пожалуй, попробовать убедить суд, что Петренко не предполагал, что его товарищ отважится на убийство двоих, ведь целью было убийство Макарова. На языке закона это называется эксцесс исполнителя. Шли на убийство одного, но красавец Альберт переборщил по части трупов, убил двоих, и, значит, ответственность за убийство охранника должен нести один. В этом случае появляется шанс еще больше снизить срок Петренко.

Елизавета, кажется, впервые осознала, что ее размышления могут принести защите ощутимые плоды. Господи, как же неуклюже выглядели ее попытки в суде найти лиц, заинтересованных в убийстве! Чего бы она добилась? Только того, что убийство признали бы заказным и, особо не церемонясь, вкатили бы Петренко и Перевалову по максимуму. А так все же дадут поменьше, а там, глядишь, возможность условно-досрочного освобождения замаячит на горизонте, а если очень повезет, могут и помиловать. Как не верти, а прав был Дьяков, не надо искать организатора.

Лиза поймала себя на мысли, что она пытается уговорить не то себя, не то кого-то еще в правильности этой позиции. Но эйфория найденного решения начала проходить. Что-то мешало ей обрести только что утраченный восторг от найденного решения. Ну конечно, во всем виноват ее подзащитный Петренко. Твердит как заведенный: «Не виноват. Ездил собирать грибы». И баста!

В неписаных правилах адвокатской этики есть положения, незыблемые как скала. Адвокат не вправе признать вину своего подзащитного, если тот отрицает свою причастность к преступлению. Лиза понимала, что это правило ставит ее в дурацкое положение попугая, вынужденного повторять за своим хозяином: «Попка – дурак, попка – дурак!» «Лизка – дура!» – подумала Дубровская, представив, какую околесицу она вынуждена будет нести в судебных прениях. Хорошо, что это еще не скоро. Не один день уйдет у суда на то, чтобы выслушать экспертов, исследовать материалы дела…

Интересно, а мог ли Перевалов использовать Петренко «вслепую»? Уговорил его поехать на озеро, назначил встречу на определенное время, совершил убийство, а потом как ни в чем не бывало встретился с ним и уехал в город?

Внутренний голос Елизаветы ехидно подначивал – ну конечно, Перевалов вез автомат, а Петренко думал, что это удочки. Перевалов просидел два часа в засаде, а Петренко, заслышав выстрелы, тут же домой засобирался. Их останавливают товарищи убитого, а Петренко не хуже Шумахера гонки устраивает. А в автомате – волосы его собаки, а в машине – перчатка со следами пороха. А… «Ну хватит, – прервала себя Елизавета, – дело ясное – двое действовали совместно, по одному плану – один стрелял, другой ждал. Увы! Но ничего нового мне не сочинить!»