Режиссеры настоящего. Том 2. Радикалы и минималисты - Андрей Плахов

Все это есть у Эгояна, включая даже черный юмор – настолько, впрочем, тонкий, что его почти незаметно. Однако в центре художественного мира канадского режиссера лежит нечто иное, что побуждает предложить другой, пусть даже несколько неуклюжий вариант названия фильма – «Светлые последствия». Ведь hereafter означает не просто ближайшее будущее, а некую временную последовательность и обусловленность; в лингвистических категориях – «совершенное будущее». Именно на этом и заостряется в картине внимание – на последствиях происшедшего на заснеженной дороге для родственников и близких погибших, для всей деревенской общины, откуда дети родом. Сектантская замкнутость, характерная для канадской провинции, исследуется Эгояном как особый социопсихологический феномен. В то же время речь идет об универсальном механизме, о вселенской связи времен: «как в прошедшем грядущее зреет, так в грядущем прошедшее тлеет».

Последствия в данном случае могут быть юридические, материальные и моральные. Следователь-чужак, который пытается докопаться до сути случившегося, очень скоро бросает эти попытки. Не все ли равно, было или нет превышение скорости со стороны женщины-шофера, имеется ли в произошедшем состав преступления или это всего лишь несчастный случай. Юридические последствия вряд ли существенно изменят жребий этих людей, живущих в постоянном внутреннем конфликте с цивилизацией. Следователь начинает склоняться к тому, чтобы просто-напросто помочь общине слупить штраф с автокомпании: для этого надо признать водителя невиновным, а автобус неисправным. Исходит он из того, что детей уже не вернешь (и, может быть, они на том свете счастливее, чем на этом – его дочь-наркоманка). Но не случайно Эгоян и играющий следователя актер Иэн Холм толкуют своего героя как «квинтэссенцию зла». Для режиссера, как и для обитателей деревни, важны в первую очередь моральные последствия трагедии. Над релятивизмом сюжетной конструкции возвышается нравственный императив: только он и способен излечить современного человека от присущих ему неврозов. Вот почему Эгоян наводит фокус на оставшуюся в живых девочку-калеку: истероидная противоречивость ее свидетельств есть не что иное, как отчаянная попытка осознать и понять то, что понять невозможно. Этот сугубо экзистенциальный дискурс и отличает мораль Эгояна как от нравоучений религиозных ортодоксов, так и от кодекса строителей коммунизма.

«Светлые последствия»

«Светлые последствия» выводят стиль режиссера и его оператора Пола Саросси на еще более высокий, чем в его ранних работах, виток маньеризма. На уровне сюжетных связей и мотиваций Эгоян, как всегда, туманен и невнятен. Но в его мироощущении впервые появляется некое если не подобие, то замена классической ясности. Вот почему слово «светлый» (а не «славный») кажется уместным и правильным.

Душный вуайеристский мир «Экзотики» был населен мужчинами и женщинами, вожделеющими друг друга под томную музыку в торонтских ночных клубах, но не смеющими прикоснуться друг к другу. Чувства тоски и одиночества разлиты и в пространстве фильма про разбившихся детей, но здесь они носят скорее метафизический характер. Сцены с движущимся по горной дороге автобусом исполнены той божественной красоты и светлой печали, что запечатлелась, по крайней мере для русского слуха, в пушкинских стихах «На холмах Грузии». Визуальный строй, великолепное акустическое решение, рифмы человеческих лиц, монтажная ритмика создают эффект высокой поэзии. И хотя Грузия здесь, разумеется, ни при чем, соседняя Армения вполне имеет право быть в этом контексте упомянутой. Даже в тех чисто канадских фильмах, где отсутствуют армянские мотивы, национальный генетический код Эгояна дает о себе знать скорбной возвышенностью, духовной сосредоточенностью и какой-то едва угадываемой связью с космосом: имя Атом словно дополнительно указывает на это. Сегодня Эгоян официально признан самым знаменитым режиссером армянского происхождения после Сергея Параджанова, которого он высоко чтит. И хотя на первый взгляд кажется, что между ними мало общего, оба – фанаты интенсивной изобразительности: в одном случае коллажно-живописной, в другом – построенной на эффектах современных съемочных технологий.

Когда Эгояну было всего тридцать лет, его – как молодое дарование – представили на ММКФ фильмом «Страховой агент» (1991). Тогда Московский фестиваль, стараясь поднять свой престиж, начал платить призерам – и Эгоян вместе со спецпризом жюри получил некую сумму денег. Именно эта скромная сумма позволила родившемуся в Египте и выросшему в Канаде режиссеру впервые поехать в Армению, снять там фильм «Календарь» и задумать «проект жизни» – картину о трагедии народа, ставшего жертвой геноцида, – «Арарат». Проект осуществился только в новом веке – в 2002-м году, но оказался не исторической постановкой, а очень современным по форме «фильмом в фильме»: его снимает некий вымышленный режиссер со знаковой фамилией Сароян, которого играет полпред армянского духа на Западе – певец и актер Шарль Азнавур. Современность врастает здесь в историю, а главной в фильме становится мысль о том, что генетические травмы могут откликаться даже через сотню лет на другом конце света.

«Арарат»

Из «Арарата» пытались сделать политический скандал, Турция выражала всяческие недовольства. Эгоян сам призвал изъять фильм из каннского конкурса, дабы не нагнетать страстей. Зато он охотно откликнулся на предложение одного из турецких кинокритиков показать картину на открытии Стамбульского фестиваля и самому на него приехать. Для Эгояна это глубоко личный фильм – фильм-фантазия, фильм-видение. Это история армянского художника, спасшегося от геноцида, жившего в Америке под псевдонимом Горки и утверждавшего, что он кузен Максима Горького. Вязь судеб, перепутанных во времени и пространстве, образует замысловатый восточный узор, в котором закодирован некий тайный шифр. В конструкцию фильма вовлечены и участники трагедии, и их потомки-эмигранты, и турки, и даже случайно затесавшиеся коренные канадцы – как, скажем, пожилой таможенник, заподозривший молодого парня-армянина в делишках с наркотиками и вынужденный прослушать от него целую лекцию об армянском геноциде.

Ничего случайного на самом деле не бывает. Все связано со всем невидимой нитью, тянущейся от Арарата через всю планету, глубоко личные комплексы превращаются в мифологические архетипы, а фильм, который снимает вымышленный режиссер Сароян, – это проекция попыток самого Эгояна выразить невыразимое и высказать несказанное. Переполняющее его фильмы чувство одиночества находит совсем другое объяснение, когда понимаешь, что Атом Эгоян – «отмороженный» канадец по жизни, по опыту, но в глубине его пылает другой темперамент и теплится другая жизнь.

Тень божественной горы упала на следующий кинопроект Эгояна, и, наверно, для послужного списка режиссера было бы лучше, если бы она закрыла его целиком. Фильм «Где скрывается правда» (2005) – путешествие сразу в две эпохи. Да какие: 50-е и 70-е годы, десятилетия, между которыми случился главный культурный перелом прошлого века – индустриализация моды и стиля, сращивание в новую систему звезд всех отраслей шоу-бизнеса. Так же как в свое время Антониони и Вендерс, Эгоян сегодня владеет патентом на интеллектуальность, однако он старается не быть чересчур заумным и оставаться ближе к народу. «Где скрывается правда» – самая завлекательная и остросюжетная вещь из всего made by Egoyan. Ближе к народу означает: ближе к телу. Мертвое тело девушки, развлекавшей пару успешных комедиантов, найдено в ванной дорогого отеля – в то время как сами они отпускают искрометные шутки на пресс-конференции. Случилось это в конце 50-х, и поскольку труп красотки некоторое время хранился во льду с лобстерами, один из комедиантов отказывается употреблять в пищу данный вид морепродуктов даже в 70-х. Именно тогда в тайну пятнадцатилетней давности пытается проникнуть дотошная журналистка, представительница второй древнейшей профессии, с внешностью, вполне годящейся и для первой (Элисон Ломан).