Ленин - Дмитрий Антонович Волкогонов

обязана «давать Мечиславу Юльевичу Козловскому деньги по первому требованию (не беря от него никаких расписок), так как М.Ю. Козловский являлся его полным заместителем…». Из протокола также следует, что «через Азовско‐Донской банк она, Суменсон, перевела в Швейцарию 230 000 рублей одной фирме…».

Евгения Суменсон сообщила, что первую партию медикаментов из Стокгольма от Фюрстенберга она получила в декабре 1915 года на сумму 288 929 рублей[59].

Имеет ли к этому отношение майская 1915 года встреча Парвуса с Лениным в Швейцарии? Известный исследователь этой проблемы Земан пишет: «В июле 1915 года германское министерство иностранных дел за подписью фон Ягова просило статс‐секретаря государственного казначейства о выдаче пяти миллионов марок на усиление революционной пропаганды в России. 9 июля просьба была удовлетворена»[60]. Большинство историков сходится на том, что «немецкие деньги» стали работать у большевиков особенно активно с 1915 года, вскоре после памятной майской встречи.

Когда следственная комиссия допрашивала в августе 1917 года брата Фюрстенберга Викентия Станиславовича, то оказалось, что Яков стал неожиданно богат, ведет большое дело, но от всех попыток выяснить характер этого «дела» явно уклонялся. «Каждый раз, когда я только начинал разговор о состоятельности брата и его предприятии, последний тотчас же стремился перевести его на другую тему… Во время нашего разговора пришел присяжный поверенный Козловский; говорили они тихо…»[61] Викентий также сказал, что его брат в семейном разговоре охотно говорил только о политике, но «мы так ничего и не узнали о его коммерческих делах».

Думаю, что все эти штрихи весьма многозначительны. Ганецкий был «профессиональным революционером», а они умели хранить тайну, тем более что она, видимо, носила общепартийный характер, хотя и была в руках всего нескольких человек. Ленин ценил Ганецкого и не раз решительно защищал его от различных обвинений в ЦК, на Политбюро. В письме А.А. Иоффе в Берлин в июне 1918 года он подчеркивал: «…Красин и Ганецкий, как деловые люди, Вам помогут и все дело наладится»[62]. Ведь альянс с немцами еще не закончился…

Расследование Временным правительством «дела большевиков» велось вяло – было не до того. Власть шаталась и в то же время где‐то надеялась, что большевики помогут ей устоять перед лицом правой опасности, новой корниловщины.

Керенский вспоминал, как пишет Мельгунов, что «несомненно, все дальнейшие события лета 1917 года, вообще вся история России пошла бы иным путем, если бы Терещенко удалось до конца довести труднейшую работу изобличения Ленина и если бы в судебном порядке документально было доказано это чудовищное преступление, в несомненное наличие которого никто не хотел верить именно благодаря его совершенно, казалось бы, психологической невероятности». Сам Керенский связь большевиков с немцами доводит до полной договоренности между сторонами, далеко выходящей за пределы уплаты денег в целях развала России по представлению одних и получения их для осуществления социальной революции в представлении других[63].

О «договоренности» Керенский, похоже, говорит верно. Большевики не раз договаривались с немцами. Судите сами. Вот документ более позднего времени, собственноручно написанный Лениным.

«Тов. Боровский!

…«помощи» никто не просил у немцев, а договаривались о том, когда и как они, немцы, осуществят их план похода на Мурман и на Алексеева. Это совпадение интересов. Не используя этого, мы были бы идиотами…

Ваш Ленин»[64].

Как видим, Ленин не отрицает возможности «договоренностей» с немцами. Договорились (ведь «совпадение интересов!») об использовании немецких войск против Алексеева в августе 1918 года и с таким же успехом могли договориться накануне революции и о том, как совместно «свалить царизм». Тоже поразительное «совпадение интересов» при циничном прагматизме большевиков.

Не случайно после Февральской революции большевики начали выпускать такое большое количество газет, листовок, прокламаций! В июле 1917 года партия уже имела 41 газету с ежедневным тиражом в 320 тысяч экземпляров; 27 газет выходили на русском языке, остальные на грузинском, армянском, латышском, татарском, польском и других языках. «Правда» издавалась тиражом в 90 тысяч экземпляров. ЦК партии после февраля приобрел собственную типографию за 260 тысяч рублей[65]. Никакие «взносы» партийцев не могли обеспечить это газетное половодье. Верхушка партии получала партийное жалованье. Касса большевиков не оказалась пустой! И любые деньги (от экспроприации, пожертвования меценатов или ассигнования «доброхота» Парвуса‐Гельфанда) были так кстати в момент, когда представился невероятный, уникальный исторический шанс прихода к власти!

Следователь Б. Никитин, занимавшийся «немецкими деньгами большевиков», пришел к выводу, что деньги в руках Ленина всегда были важным политическим инструментом. «Члены ЦК, – писал Никитин, – получали за рубежом жалованье от Ленина. Неугодные ему его лишались… Деньги, поступавшие в кассу разным способом (экспроприации, пожертвования и пр.), поставили Ленина в исключительное положение. Они оплачивали его печатные издания и штат партийных работников. Деньги делали его хозяином организации за границей и в России»[66].

Когда с плоской подачи Алексинского, Ермоленко, Бурцева и других в печати был поднят большой шум о связях большевиков с немцами, их «предательстве и шпионаже», Ленин в «Листке «Правды» опубликовал статью «Где власть и где контрреволюция?». Назвав откровения бывшего члена Второй Государственной думы Г.А. Алексинского «клеветнической пакостью», Ленин приводит два главных аргумента, которые, по его замыслу, должны опрокинуть «лубочную работу газетных клеветников». Первый: Ганецкого «недавно свободно впустили в Россию и выпустили из нее»[67]. Но, во‐первых, это было до «шума», и, главное, у Ганецкого было несколько паспортов на разные фамилии… Он мог приехать как Борель, Келлер, Фюрстенберг… Впрочем, когда Ганецкого на границе спецслужбы Временного правительства очень ждали, доверенный Ленина не приехал. Его предупредили об опасности.

Керенский об этом вспоминал: «…С начала мая 1917 года Терещенко и отчасти Некрасов в совершенно секретном порядке собирали все данные по поводу преступной деятельности «Ленина и K°». Чрезвычайно серьезные, но, к сожалению, не судебного, а агентурного характера. Данные эти должны были получить совершенно бесспорное подтверждение с приездом в Россию Ганецкого, подлежащего аресту на границе…» Однако опубликованные в печати некоторые материалы на большевиков «насторожили ленинский штаб. Приезд Ганецкого был отменен, а Временное правительство потеряло возможность документально подтвердить главнейшие, компрометирующие «Ленина и K°» данные…»[68].

Аргумент второй у Ленина должен бы вроде быть основным: «Ганецкий и Козловский оба не большевики, а члены польской с.д. партии… Никаких денег ни от Ганецкого, ни от Козловского большевики не получали. Все это – ложь, самая сплошная, самая грубая»[69].

В своей статье «Ответ», опубликованной Лениным 26 и 27 июля 1917 года в газете «Рабочий и солдат», уже после того как Временное правительство отдало приказ об аресте лидера большевиков и он скрылся, вождь русской революции пишет, что у Парвуса служил не только Ганецкий, но и другие эмигранты. «Прокурор играет на том, –