Властелин Времени - Мэл Одом

Волшебник тем временем обратил свое внимание на пожарище, которое полыхало на уровне первого этажа, и, подчиняясь ему, воронка смерча опустилась к огню и втянула его в свою круговерть. По мере того как уменьшалась охваченная огнем территория, становилось все темнее и темнее.

– Подмастерье, – сказал Краф, – там в ящиках наверняка есть фонари. Ты бы зажег несколько, прежде чем мы окажемся в полной темноте.

Дышать Джагу было уже гораздо легче, глаза тоже почти не слезились, хотя он только сейчас заметил, что сбил в кровь пальцы, пока висел на перекрытии. Не произнеся ни слова, он отправился выполнять указание волшебника.

КАК ВЫЯСНИЛОСЬ, яд у пауков был не смертельный, но парализовал он надолго.

При свете фонаря Джаг осмотрел одного из погибших в огне пауков, тогда как Краф в это время допрашивал оставшегося в живых предводителя контрабандистов Дьюсена. Двеллер пришел к выводу, что эти членистоногие являлись, должно быть, сородичами бродячих пауков, обитавших в водоемах этого района. А может, они относились к могильным паукам, которыми кишели леса на материке, – их яйца иногда ветром заносило в Имариш.

Только бродячие пауки размером были, в отличие от этих тварей, куда меньше его кулака, а от одного укуса могильных человек умирал на месте. Разглядывая опухоль на покрытом шрамами лице главаря контрабандистов, Джаг подумал, что следы от укусов вряд ли когда-нибудь сгладятся. В общем, Дьюсен, которого и до сих пор нельзя было назвать привлекательным, будет выглядеть еще более отталкивающе.

Рассказ Дьюсена особыми подробностями не изобиловал, но двеллер на первых порах был уверен, что человек этот испытывает сильную боль и ему не до вранья. Конечности его все еще были неподвижны, а укусы, как он сказал, горящими углями жгли тело. Несколько оставшихся в живых контрабандистов издавали душераздирающие стоны, пока Краф наконец не усыпил их всех, произнеся заклятие.

– Я сын торговца, – утверждал главарь контрабандистов, – и в моей жизни просто наступила черная полоса. Я не заслуживаю подобного обращения. – При этих словах он даже сумел слегка приподнять голову.

Краф посмотрел сверху вниз на своего пленника, явно не растроганный, как тот рассчитывал, этой тирадой.

– Ты вор и разбойник.

– Это не моя вина, так уж сложилось, – сказал Дьюсен. – Мой отец входил в гильдию торговцев и был очень богат – настолько, что все остальные члены гильдии ему завидовали. Они перестали вести с ним дела, и торговля отца пришла в упадок.

Про себя Джаг подумал скептически, что яблочко в данном случае вряд ли упало далеко от яблони и отец его, должно быть, тоже не слишком преуспел в воровстве. Или же был слишком жадным.

– А вскоре шторм потопил все его торговые суда, и этого отец перенести не смог. Он повесился на часовой башне района Металлистов. Это было ужасно. Никто не позаботился снять оттуда его тело, и этим пришлось заняться мне самому.

Главарь контрабандистов опустил глаза, и по щекам его потекли слезы – без всякого сомнения, крокодиловы.

– В жизни… не приходилось делать… ничего более жуткого.

Рейшо картинно закатил глаза.

– После смерти отца, когда мать вышвырнули из забранного за долги дома и нам пришлось ютиться в развалинах, – продолжал свой рассказ Дьюсен, – я стал вором, но крал только у членов гильдии, что разорили моего отца. Решил, что будет справедливо вернуть себе то, чего они в свое время его лишили.

– А что стало с твоей матерью? – холодно поинтересовалась Джессалин. – Ты оставил ее одну?

Дьюсен на секунду задумался.

– Разумеется, нет!

Демонстрировать свою искренность, поскольку приходилось обходиться без жестов, ему было довольно сложно.

– Я о ней заботился, пока она не умерла от… от разбитого сердца. Было ужасно смотреть, как она просто тает на глазах. Моя супруга пыталась помочь, но…

– Супруга? – громыхнул Кобнер.

– Ну да, – откликнулся Дьюсен. – Разве я вам не говорил? У меня есть жена и малолетний сын. Чудесная женщина; она не заслужила тяжелой жизни, которую уготовила ей судьба, когда я потерял наследство. А сын мой прекрасный паренек, удивительный, знаете ли, умница.

– Жена и сын? – Гном с явным скепсисом покачал головой.

Одноглазый главарь контрабандистов удивленно приподнял брови.

– Вы мне не верите?

– Нет, конечно, – отрезал Кобнер. – Ты зря тратишь наше время.

– Но это правда! – воскликнул Дьюсен. – Я вам чистую правду рассказал!

Краф, удобно устроившийся на корточках – похоже, он не обращал ни малейшего внимания на лежавших вокруг опутанных паутиной контрабандистов и ползающих вокруг них отвратительных тварей, – бросил на него презрительный взгляд.

– Довольно! – коротко произнес он.

Дьюсен, однако, не обратив внимания на это предупреждение, снова принялся за свое, пытаясь объяснить, что заслуживает снисхождения. Сейчас, в полутьме, все еще находясь под действием паучьего яда, он не мог быть уверен, что напавшие на них не являются миротворцами Имариша, которые, как оказалось, вкупе с нечистоплотными собратьями по ремеслу довели его отца до того, что бедняга предпочел свести счеты с жизнью. Кроме того, утверждал одноглазый контрабандист, миротворцы жаждут и его смерти, потому что сами занимаются темными делишками и им не по нраву столь серьезные конкуренты, как он и его ребята.

Волшебник, не произнося более ни слова, ткнул в сторону главаря контрабандистов пальцем. Сорвавшаяся с него зеленая искорка ударила в одного из пауков, копошащегося неподалеку от неподвижного Дьюсена. Призванный магией волшебника, этот один из самых толстых и безобразных пауков, каких когда-либо видел Джаг, пополз к ним, и Джессалин, не в силах сдержать отвращение, отпрянула назад.

Джаг решил, что даже эльфийскому стражнику сложно было бы найти в сердце хоть каплю любви к столь омерзительному созданию.

– Нет! – закричал Дьюсен. – Уберите эту тварь! Не подпускайте ее ко мне!

Он не мог ничего предпринять, кроме как смотреть широко распахнутым от ужаса единственным глазом, как приближается паук.

Паук вцепился в волосы предводителя контрабандистов и взобрался ему на голову. Устроившись на глазной повязке, он угрожающе вытянул вперед передние лапы.

Дьюсен отчаянно взвыл, и его крик гулким эхом разнесся по пустому зданию.

– А теперь, – спокойно произнес Краф, – ты будешь говорить, только когда я велю тебе это делать. Иначе паук укусит тебя в глаз, и больше ты никогда ничего не увидишь, потому что от его яда плоть человека гниет и разлагается. Ты хорошо меня понял?

Двеллера замутило. Он знал из прошлого опыта, что Краф мог быть жестоким и безжалостным, но он еще никогда не видел, чтобы волшебник столь беззастенчиво пользовался беспомощностью противника.