Потаенные места - Кэтрин Уэбб

Нэнси отвернулась от портрета, как будто рассказанная ею история разбудила в ней старый гнев по отношению к брату.

– Возможно, это было даже хуже, чем то, что случилось с моим мужем, – сказала Ирен, которой вино, по-видимому, развязало язык. – В некотором смысле. Ведь ваш брат мог этого избежать.

– Он мог не умирать? Нет-нет, я понимаю, что вы имеете в виду. Возможно, отчасти вы правы. Я злилась на него долгое время. Злилась ужасно. Не знала, что делать с собой. И я заставила бедного Роберта ужасно страдать. Ведь это он предложил устроить ту безумную скачку, понимаете. Проклятый дурак. Он знал, что мой брат не откажется. – Она покачала головой и взяла детскую фотографию молодого Алистера, вставленную в рамку. – Слава богу, у меня оставался племянник, о котором требовалось заботиться. Не знаю, что бы я делала иначе. Я жила только им. – Она держала фотографию на уровне талии и медленно наклонялась над ней, словно получив удар в солнечное сплетение. – И теперь его тоже не стало. В этом нет никакого смысла. – Ее голос был глухим от горя. Ирен попыталась положить руку ей на плечо, но та отмахнулась. – Нет, пожалуйста, не надо. Похоже, теперь мне трудно выносить прикосновения.

– Мне так жаль, Нэнси, – проговорила Ирен, пытаясь придумать, что еще она может добавить. – Я скоро уеду. Вам не придется долго терпеть мое присутствие. И я… я не стану выгонять вас из дома, так что, пожалуйста, не беспокойтесь об этом.

– Вы уезжаете?

Голова Нэнси быстро поднялась, и женщина пристально поглядела на Ирен. Та сглотнула:

– Ну да… Я думала, вы будете рады.

– Рада? – недоверчиво повторила за ней Нэнси, как будто само это слово было ей неизвестно. – Но вы же последняя Хадли, Ирен. Ваше место здесь, на Усадебной ферме, куда вас привел Алистер. Нас осталось двое. Разве только?.. – Она продолжала буравить Ирен взглядом, пока та не отвела глаза.

– Только что? – тревожно спросила она.

– Разве только есть шанс… продолжить род Хадли? – Нэнси подождала и, убедившись, что Ирен, похоже, ее не поняла, добавила: – Существует ли хоть какой-то шанс, что вы беременны, Ирен?

В ее голосе прозвучала надежда, вызвавшая у Ирен приступ жалости. Она знала, что шансов нет никаких, – как и Клара с Флоренс, потому что месячные начались ночью тремя днями ранее, испачкав простыни. Мысль, что придется развеять последнюю надежду Нэнси и вновь проявить себя совершенно никчемной, казалась невыносимой, но Ирен взяла себя в руки и покачала головой:

– Мне очень жаль, Нэнси, но, увы, никаких шансов нет.

– Ах вот как. Жаль, – тихо произнесла Нэнси.

– Вы могли иметь и собственных детей, не так ли? Алистер говорил, у вас были женихи… Кажется, вы даже были помолвлены?

Нэнси ответила не сразу. Она огляделась вокруг, рассматривая темные уголки комнаты, словно исследуя свою память.

– Да, была, – коротко сказала она.

– Что же случилось? – спросила Ирен, неожиданно осмелевшая в тот ужасный день.

– Я выбрала своего брата и его сына, – пожала плечами Нэнси. – Я уехала, когда он женился. Думала, без меня ему и Табите будет здесь немного больше пространства. И к тому же мне трудно было выносить эту женщину с ее американскими манерами и папистскими суевериями. Такие люди всегда казались мне полоумными. Я отправилась путешествовать и встретила в Риме молодого человека. Верней, мужчину. Его звали Фрэнк Лонстон. Достаточно хорош собой, достаточно умен. Уйма денег. – Она пожала плечами. – Но потом Табита умерла, родив Алистера.

– Сердце вашего брата, наверное, было разбито.

– Ну, – проговорила Нэнси, все еще не глядя на Ирен, – мягко говоря, он чувствовал себя не в своей тарелке. Живя здесь в одиночестве и с маленьким сыном, я имею в виду. Видите ли, такого раньше никогда не бывало. Конечно, он нанял няню, но Алистеру требовались близкие люди, которые бы его любили. Он нуждался в женском уходе. Он нуждался во мне.

– Итак, вы вернулись.

– Да, вернулась.

– А Фрэнк?

– Фрэнк женился на какой-то заурядной глупышке, которая согласилась таскаться за ним по всему миру и, ни о чем не заботясь, устраивать ему скандалы. Так что история с моей помолвкой, как мне всегда казалось, закончилась к удовольствию всех заинтересованных сторон.

Она замолчала, и стало слышно, как тикают часы, да за стеной раздавался бессвязный гул веселых голосов тех, кто пришел на поминки.

– Вы человек долга, Нэнси, – вздохнула Ирен, подумав, что если бы она оказалась на месте тетки мужа и полюбила Фрэнка, то вышла бы за него и стала бы той самой заурядной глупышкой.

– Я – Хадли и всегда делала то, что следует.

Когда гости удалились, Ирен продолжила пить. После трех бокалов красного вина она почувствовала себя намного лучше – как будто все произошло не с ней, а с кем-то другим. Словно можно было пойти домой и забыть о случившемся, как это сделали люди, весь день толпившиеся на ферме. Отправиться домой к Фину – не важно, каким образом. Когда Фин увидит Ирен, он поймет, как сильно ее любит, и найдет в себе смелость оставить Сирену. В смятенном сознании это Ирен представлялось вполне правдоподобным, хотя и не давало такого утешения, как раньше. Его ужасное письмо и боль, причиненная им, безвозвратно сломали в ней что-то. Это послание словно оглушило ту часть ее «я», которая все еще стремилась к нему. Она посидела на подоконнике в гостиной, рассматривая растущие под окном скрюченные яблони и наблюдая, как сгущаются сумерки и носятся в воздухе, то и дело совершая головокружительные нырки, летучие мыши, а когда у нее кончилось вино, нетвердой походкой отправилась на кухню, где имелся его запас. Клара сидела за столом, слушала радио, пила херес и угощалась недоеденными остатками с огромной тарелки. Поджав губы, она бросила на Ирен взгляд, одновременно осуждающий и виноватый, а затем принесла ей из кладовки открытую бутылку кларета.

– Хозяину никогда не нравились пьяные женщины, – сказала она резко.

– Хозяина нет, и он этого не увидит, – ответила Ирен.

– Действительно, – отозвалась Клара и снова засунула руку в тарелку, словно нащупывая в ней крошки мудрости.

Ирен вышла из дома в почти непроглядную тьму. Она проследовала через ворота к невысокой стене сада и отправилась вниз по холму к деревне. Ночь выдалась теплая и тихая, глубокое темно-синее небо усеяли звезды, и сияющий серп луны поднялся уже достаточно высоко. Чудесная летняя ночь как нельзя лучше помогала забыть о печальных событиях прошедшего дня. Ирен это было так нужно. Фабрика все еще молчала, а пивоварня вообще никогда не работала по ночам. Домашние животные спали, а диких, во всяком случае, не было видно. Без фонаря Ирен чувствовала себя совершенно невидимой. Она подумала, не спуститься ли к реке. В голове у нее возникла смутная идея ночного купания. Купания в реке. Фин рассказывал, как в детстве плавал в Тее[70] со своими братьями, но когда Ирен проходила мимо церкви, она услышала какой-то шум, который ее остановил. На кладбище, где сегодня похоронили Алистера, явно кто-то находился. У Ирен волосы приподнялись на голове, и она похолодела от страха. У нее мелькнула дикая мысль, что Алистер был жив, когда его хоронили, и сила, с которой ей захотелось вернуть мужа, удивила ее. Но она понимала, что этого не может быть, и тогда ей представился Алистер-кукла – безжизненная, набитая ватой. Невероятная насмешка над жизнью, гротескный манекен, каким-то образом вставший из могилы и вышедший прогуляться. Это было невозможно, но она хотела сама в этом убедиться. Дрожа всем телом и ощущая, как переливается в желудке кислое вино, Ирен миновала ворота кладбища и двинулась к куче цветов, которая отмечала место могилы. На траве она увидела человеческую фигуру, и это был явно не Алистер. Следующей дикой мыслью Ирен было то, что убийца явился на кладбище, желая насладиться делом своих рук, но затем она вспомнила, что Донни Картрайт сидит за решеткой, и в то же мгновение узнала в сидящей фигуре его сестру. Та примостилась рядом с могилой и тихо плакала. Ирен опять захотелось ускользнуть незамеченной, но при звуке ее шагов Пудинг со всхлипом обернулась.