Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

В июле 1939 года наша эскадрилья в составе 12 бомбардировщиков вылетела на восток по маршруту Москва — Оренбург — Алма-Ата. Даже этот перелет был очень непростым — самолеты пришлось загрузить под завязку: мы везли с собой не только аварийное оборудование и запчасти, но и весь обслуживающий персонал — авиатехников, мотористов, инженеров по эксплуатации, оружейников, связистов, представителей штаба, — да и расстояние между промежуточными пунктами маршрута равнялось пределу дальности для полетов строем. Но главные сложности начались уже после того, как мы пересекли государственную границу. Трасса Алма-Ата — Кульджа — Шихо — Урумчи — Гучэн — Хами — Шиншинся — Аньси — Сучжоу — Лянчьжоу — Ланьчжоу протяженностью около 3000 км была проложена через горные перевалы Тянь-Шаня и обширные пустыни Северо-Западного Китая; на промежуточных китайских аэродромах не имелось ни средств обеспечения полетов, ни метеорологических служб, ни необходимого оборудования, ни надежной связи, да и сами аэродромы представляли собой малозаметные, сливающиеся с местностью небольшие площадки с песчаным или галечным грунтом — а ведь на родине мы привыкли работать с искусственных взлетно-посадочных полос длиной не менее полутора километров. Мало-мальски пригодный для посадки наших тяжелых бомбардировщиков аэродром находился в Аньси, за две тысячи верст от границы.

Учитывая сложность маршрута, на трассе Алма-Ата — Ланьчжоу было создано специальное командование и группа сопровождения; нашу эскадрилью в этом перелете лидировал лично начальник авиатрассы полковник Полынин, великолепный летчик с огромным боевым опытом, отвоевавший в Китае больше полутора лет. Причем сам он летел на бомбардировщике СБ, имевшем небольшой радиус действия, так что ему еще пришлось совершить промежуточную посадку в Урумчи, где он пересел на другой, заранее подготовленный и заправленный СБ, а мы ждали его в воздухе, делая круги над аэродромом.

Нештатные ситуации и задержки происходили не только по техническим причинам — так, в Аньси мы застряли на 11 дней, поскольку местные власти не хотели пропускать следовавшие вместе с нами самолеты Ли-2 подтем предлогом, что летевшие на них товарищи направляются в Особый район.[18]

Полынин довел нас до Ланьчжоу — дальше, через густонаселенные провинции Китая, мы летели уже самостоятельно. Наконец, добрались до Чэнду, где тогда располагалась главная база советской бомбардировочной авиации (кроме нас, здесь базировались еще одна эскадрилья дальних бомбардировщиков и две эскадрильи СБ). Наши истребители (две эскадрильи на И-15 и И-16) прикрывали с воздуха город Чунцин, который после падения Уханя стал временной столицей Китая.

Аэродром Чэнду объединял семь летных полей. Нам предоставили самое большое — без искусственного покрытия, но с очень плотным грунтом, размером примерно 2000x2000 м, что позволяло производить взлет и посадку во всех направлениях. Под жилье отвели одноэтажные здания барачного типа на окраине города, километрах в десяти от базы, выделив для поездок на аэродром два автобуса и грузовик. Поначалу мы были фактически оторваны от внешнего мира — без радио и советских газет, — пока сами не соорудили в одном из жилых помещений радиоузел, и наш радист Иван Быстров, большой знаток своего дела, не наладил регулярный радиоперехват ночных сводок Москвы для областной и районной прессы о внутренней и международной жизни Советского Союза. С тех пор утро у нас начиналось с политинформации, во время которой мы зачитывали и обсуждали эти сводки; и лишь затем выезжали на аэродром. Рабочий день обычно продолжался дотемна — надо было «обжить» территорию: оборудовать стоянки для самолетов, служебные помещения и «классы» для занятий — ведь, помимо участия в боевых действиях, мы еще должны были обучить китайских летчиков обращению с новейшей советской авиатехникой и по окончании командировки передать им свои машины.

Не всегда получалось отдохнуть даже по ночам, особенно в полнолуние и ясную погоду, — захватив в октябре 1938 года Ухань, японцы создали там крупную авиабазу для ударов по внутренним, еще не оккупированным, районам Китая. Налеты на наш аэродром в Чэнду обычно проходили по одной и той же схеме: японские бомбардировщики СБ-96 действовали большими группами — не меньше пяти «девяток», — в тесном строю «тупой клин», со средних высот. Зайдя со стороны гор, первая «девятка» сбрасывала дюжину САБов[19] яркого свечения и засыпала аэродром зажигательными бомбами — до сих пор помню мучительное чувство незащищенности и беспомощности под этим режущим, беспощадным светом, в котором, казалось, видна была каждая травинка, — следующие волны бомбардировщиков работали уже прицельно, по хорошо освещенным площадям, используя в основном 100-килограммовые бомбы, хотя порой применяли и более крупные калибры — 250 и даже 500 кг. Выглядело это, конечно, впечатляюще — по окончании налета летное поле напоминало лунный пейзаж: сплошные воронки, — однако реальный ущерб от этих бомбежек, как правило, был невелик. Ведь мы всегда размещали свои самолеты за пределами аэродрома — не ближе чем в ста метрах от границы летного поля, — максимально рассредоточивая на местности, чтобы даже серия бомб не могла накрыть зараз более одной-двух машин, и тщательно укрывая маскировочными сетями и другими средствами камуфляжа; мало того — затаскивали на ночь по специальным деревянным настилам на болотистое место, где японцам не пришло бы в голову их искать, и даже сливали горючее. Так что в результате этих ночных налетов мы не потеряли ни одного ДБ — имелись лишь незначительные осколочные повреждения, но ни единого прямого попадания.

Ко все этим ухищрениям и пассивным методам обороны приходилось прибегать из-за отсутствия в Китае оборудованных для ночных посадок аэродромов — в темноте мы были прикованы к земле и практически беспомощны. Зато засветло предпочитали не прятаться, а просто выводить самолеты из-под ударов — служба наземного оповещения работала достаточно надежно, заранее предупреждая о приближении вражеских бомбардировщиков, а нам требовалось всего несколько минут, чтобы поднять эскадрилью по тревоге: согласно отработанной схеме, которая была для того времени революционной, выруливание на взлет производилось фактически одновременно, как бы веером, слева направо, так что линии взлета не пересекались.

Словом, в результате японских налетов страдало в основном летное поле, и здесь повреждения были очень велики — поутру мы нередко насчитывали до полутысячи воронок трех-, а то и четырехметровой глубины и пятишести метров в диаметре. Увидев этот лунный пейзаж в первый раз, я, признаться, решил, что аэродром уже не подлежит восстановлению. Однако китайцы справлялись с казавшейся непосильной работой в считаные часы: зная тактику неприятеля, китайское командование в лунные ночи, когда следовало ожидать налетов японской авиации, сосредотачивало вблизи аэродромов несколько тысяч рабочих, которые сразу по окончании бомбежки приступали к ремонту летного поля. Организация и скорость работ поражали. Разбитые на отряды, китайцы в невероятном темпе перетаскивали заранее заготовленный гравий и песок в корзинах на коромыслах и методично засыпали воронку за воронкой. Причем не абы как, а продуманно, послойно: сначала слой гравия в 10–15 см, потом слой песка, затем трамбовка и снова гравий — и так в несколько «накатов» — все это под монотонное, заунывное «и! э! и! э!» (раз! два!). Такой «слоеный пирог», будучи хорошо утрамбован, не оседал, не размывался дождями и способен был выдержать даже тяжелый бомбардировщик. Обычно к утру все следы бомбежки исчезали, и поле вновь было пригодно к полетам.