Боги, пиво и дурак. Том 8 - Юлия Николаевна Горина

У меня есть вопрос, — решился я, наконец, завести разговор о животрепещущем насущном.

— Думаю, что даже не один, — усмехнулся Оракул.

— Азатот. Ты знал, что он во мне?

— С самого начала.

— И когда же это «начало» началось?

— С первой каплей божественной энергии, попавшей в тебя. Другими словами, с прикосновения Фортуны.

Тут я остановился.

— Чего?..

— Давай присядем, — предложил Оракул. — Я устал.

Мы свернули с дорожки и расположились на мягкой траве под деревьями.

— Ты хочешь сказать, что это Фортуна вселила в меня чужого? Ну, в смысле Азатота.

— Нет. Она лишь оставила толику своей энергии, даже не подозревая, что часть ее принадлежала моему брату. Точно так же, как Шива не подозревает, что прямо сейчас буквально наполнен энергией протобога, имя которого за всю свою жизнь слышал лишь пару раз и то мельком.

«Частица энергии», «буквально наполнен»…

Тут я вспомнил слова Шивы, сказанные незадолго до того, как во мне проснулся Азатот. Он похвалился, что оказался последним, кто успел зачерпнуть энергии из Чаши, причем безо всяких ограничений.

И вдруг все сошлось.

Меня будто прострелило!

— Чаша?.. — только и смог проговорить я.

— Верно. Чаша — это большая часть его энергетического тела, погруженного в беспробудный сон. Подпитываясь от нее, боги смешивают эту энергию со своей собственной, тем самым увеличивая свою силу. Но ты — другое дело. Фортуна встроила в твой источник систему слотов, которая отбирает и накапливает энергию в зависимости от ее типа. Когда ты активировал врата перехода, все слоты, являвшиеся ключом, были опустошены. Кроме одного. Того, где накопилась энергия бога, не участвовавшего в создании врат.

— Но разве количество слотов не соответствовало ключу?

— Фортуна знала, что у богов кроме их собственной энергии есть еще и энергия Чаши, которая сразу после принятия отличается от любой другой. Поэтому я подсказал ей создать один резервный, чтобы ненароком не навредить и без того хрупкому носителю. Эту мысль она приняла за свою собственную… И ты начал собирать Азатота по кускам. Из разных богов, из поглощенных стражей. До тех пор, пока разрозненные фрагменты не стали соединяться в личность. И теперь, когда Азатот вспомнил сам себя, остался последний шаг, — проговорил Оракул, откинувшись назад и растянувшись на траве. — Догадываешься, какой?

Сердце у меня в груди забилось болезненно и гулко. Будто Азатот начал стучаться изнутри.

— Дать ему поглотить самого себя и тем самым уничтожить Чашу, — проговорил я. — Вот только вряд ли я смогу это пережить.

— Да, — отозвался Оракул.

— И с самого начала ты использовал меня как собирателя кусочков Азатота⁈

— Да.

Он соглашался с моими словами так просто, будто речь шла о предложении выпить, а не о спланированном покушении на убийство.

Я медленно выдохнул, пытаясь всеми силами подавить в себе желание придушить его прямо здесь и сейчас.

А я, дурак, пожалел его. Я отнесся к нему, как к человеку!

— Какая же ты… ублюдочная тварь, — проговорил я, чувствуя, как все внутри закипает от ярости. И вместе с этой яростью из меня так и рвался нездоровый, злобный смех — ох, Даня! Вот как тебя прокатили! А ты уши развесил, боги то, боги это. А им просто насрать на смертных. И ведь говорил же мне Янус — не верь им. Никому не верь! Как же он был прав!

А я-то думал, все самое страшное для меня наконец-то закончилось. Оказалось — ни-хре-на.

Все еще только начинается.

— Боги не знают ни жалости, ни сожаления, — повышая голос, заявил Оракул, будто название лекции продиктовал с кафедры. — У них нет привязанностей, есть только задачи и цели. И это — правильно. Божество мыслит более глобальными категориями, чем отдельно взятые жизни конкретных смертных. Так и должно быть.

Его голос осекся. Несколько мгновений он молчал, а потом резко поднялся с травы.

— И оно так было, — враз изменившимся, мрачным тоном проговорил он. — До того момента, как мне вздумалось надеть эту проклятую оболочку! Я думал, быть человеком — это получить набор нервных клеток и открыть для себя новые ощущения. Но это не так. Быть человеком означает стать ножнами для меча Фемиды. Носить его в груди и чувствовать, как с каждым несправедливым решением клинок погружается все глубже. Больно.

Оракул повернулся ко мне, и даже в сумерках было видно, как на его лице застыла болезненная усмешка.

— Помоги мне покинуть это тело или найди способ не умирать. Я сам пытался отыскать его много раз, кропотливо перебирая нити возможностей одна за другой. Но безуспешно. Я ничего не вижу. Ты погибнешь при любом раскладе. Из-за решения, принятого мной целую вечность назад. И мне придется созерцать твою смерть, как и все остальное в этом мире. А я не хочу! Поэтому опять нарушаю правила и говорю тебе: переверни доску еще раз. Если сможешь.

Глава 19

Прокаженный холеры не боится

Какое-то время мы сидели в тишине. Только ветер шелестел листьями деревьев, разгоняя вокруг облака сладкого запаха.

Я смотрел на Оракула и думал о том, что у него очень тонкая шея. Чтобы сломать такую, мне даже усилий прикладывать не придется. Вот и выполню его просьбу об освобождении из тела. Хрусь — и все.

С другой стороны, мне было жаль его. Глупо, необъяснимо, но правда. Наобщавшись с богами я имел некоторое представление об их мироощущении, и понимал, чего стоило Оракулу сказать то, что он сказал.

Похоже, он впервые за всю свою вечную жизнь нашел в себе такой орган, как совесть, и теперь совершенно не знал, что с ней делать.

Злиться на него не имело никакого смысла. Он поступил со мной точно так же, как та же Фортуна — просто использовал для своих целей, как инструмент. Для богов это обычное дело.

А вот сожалеть о сделанном выборе им не свойственно от слова совсем.

Однако Оракул сожалел.

Вот только мне от этого было не легче.

— Рассказывай, — коротко сказал я, откинувшись на траву.

— Ты… не ударишь меня? Как тогда, в святилище? — искренне удивился тот.

— А ты очень хочешь? — хмыкнул я, устало закрывая глаза.

— Нет. Не знаю. Это было бы… логично для тебя.

— Не вижу в этом ни логики, ни смысла. Тем более это не первый раз,