Пилот ракетоносца. Выбор курса - Макс Мах

— На франке говорят иначе, — улыбнулась девушка и сделала еще один глоток. — Les beaux espris se.

— Великие умы сходятся, — кивнул Эрик. — Это Вольтер сказал.

— Кто такой Вольтер? — нахмурилась Анна.

— Да был такой философ на Старой Земле…

— Господи, Эрик, а это ты откуда знаешь?! — От удивления Анна забыла даже про свой коньяк и про свои «откровенные» желания, кажется, тоже.

— Тебе какую версию, цензурную или нецензурную? — А вот Эрик про коньяк не забыл, спросил и тут же сделал аккуратный глоток.

— Давайте, граф, нецензурную, — пожала плечами Анна. — Поздно уже жалеть.

— Я тебе уже рассказывал про Эвр?

— Да. Ты там…

— Начало пропустим, — остановил ее Эрик, — оно все равно к Вольтеру никакого отношения не имеет. Но в семь лет… Ну, я думаю, что мне тогда было около семи, я ведь не знаю точно, когда родился… В общем, в семь лет я попал в приют в маленьком городке. Городок этот — он называется Туманная долина — расположен далеко от крупных центров, в диких, неосвоенных горах… Неважно. Важно другое, люди там, Нин, живут, как жили когда-то до технической революции на Старой Земле. Очень простая жизнь. Незатейливая. Никакого головидения, никакой электроники… Но зато там была библиотека бумажных книг, которой, так уж вышло, пользовался я один. В горах холодно не только зимой, а сплю я мало. Три-четыре часа, не больше.

— Серьезно? — не поверила ему Анна.

— Слово офицера, — улыбнулся Эрик, придумав хороший, как ему показалось, ход. — Сама сможешь убедиться.

— Трепло! — Анна наконец вспомнила о коньяке и сделала еще пару глотков. — Так что там со сном?

— Ночью все спали, а я читал. Впрочем, не ночью тоже. Надо же было чем-то занять свой день?

— А учиться когда?

— Видишь ли, Нин, в приюте не было учителей. Были малограмотные наставники, которые учили детей азам грамоты и арифметике, ну и всякой прочей ерунде по мелочам. Был еще священник… лютеранский пастор… В общем, жили мы там просто. Шесть часов в день работали на благо приюта. В этом я всегда участвовал от и до. Затем четыре часа занятий, на которых мне нечего было делать, так как и читать, и считать я уже умел, и два часа закона божия, но я и там был предоставлен самому себе. Пастор не хотел, чтобы я мешал ему, задавая умные вопросы, а мне было все равно что читать: Библию или Коран. Я вырос среди такой швали, которая ни во что не верила… Ну, и я был таким. Поэтому большую часть дня был предоставлен самому себе. Поесть, помыться, подраться, наколоть дров, поплавать в горном озере и снова подраться… В общем, у меня оставалась масса свободного времени, чтобы читать все подряд. Ну, я и читал. Узнал, знаешь ли, массу всякой всячины, до сих пор все думают, что это результат прекрасного домашнего образования.

— Знаешь… — бокал Анны снова опустел, и она протянула его Эрику. — Я знаю, ты никогда не врешь. И все, что ты рассказываешь, правда. Но слушаю тебя и не верю.

— Почему? — спросил Эрик, наливая коньяк в ее бокал.

— Наверное, потому что, если поверить во все это, можно сойти с ума от жалости и гнева, — она взяла из его руки бокал и на мгновение опустила взгляд. — То, о чем ты рассказываешь… Я думаю, ты не рассказываешь и малой доли правды о том, через какой ад тебе пришлось пройти. А мне, чтобы додумать, просто не хватит воображения. И еще потому, что в большинстве случаев ты больше граф, чем все, кого я знаю.

— А не в большинстве?

— А не в большинстве… — она снова подняла взгляд, но ничего не говорила, потому что пила.

— А не в большинстве, — повторила, покончив с третьей порцией коньяка, — ты такой мужчина, что рядом с тобой начинают подкашиваться ноги и кружиться голова…

— По-моему, тебе хватит! — кивнул он на пустой бокал.

— Почему?

— Потому что ты говоришь сейчас вещи, о которых потом будешь жалеть.

— Не буду. Налей!

— Нин, а ты для чего сейчас пьешь? — спросил Эрик. — Для храбрости или как анестетик?

— Дурак! — улыбнулась девушка. — Мне просто… Впрочем, ты прав, — кивнула, соглашаясь. — Наверное, для храбрости… Ты вот не знаешь, наверное. Но я еще тогда, в академии… Увидела, что ты творишь, как дерешься… и… Ты ведь не воспользуешься всем этим мне во вред?

— С ума сошла? — От возмущения у Эрика даже настроение испортилось. — Ты что сейчас сказала?

— Прости!

— Ерунда! — отмахнулся он, но на самом деле горечь из души никуда не исчезала.

Как Анна могла подумать, что он опустится до такой низости, чтобы воспользоваться слабостью женщины ей во вред? Любой женщины. Любого небезразличного ему человека. И тем более женщины, другом которой он хотел стать. Другом, любовником, в общем, кем-то, кто дорог ей так же, как дорога она ему.

— Нет, не ерунда! — покачала она головой. — Я сказала глупость. Подлую и несправедливую глупость, а ты на меня даже обидеться по-настоящему не смог. Твой уровень порядочности, Эрик… Знаешь, в домах имперских аристократов детям прививают культ рыцарства. Но если сравнивать тебя и Ги, тебя и Роберта… Не хочу сравнивать, но все равно в голову лезет, — в глазах Анны стояли слезы. — Ты рыцарь, а они — нет. И я так привыкла к ним, что заподозрила тебя в том, что ты на них похож. А ты не похож! Поэтому я и…

Подразумевалось, по-видимому, «влюбилась», но Анна не произнесла этого слова вслух, и хорошо, что так.

— Я бы вытер тебе слезы, — не без сожаления признал Эрик, — но нельзя. Ты же понимаешь, до тех пор, пока мы соблюдаем приличия…

— Ничего непоправимого еще не случилось, — кивнула она и сама вытерла слезы. — Извини за вопрос… Впрочем, это лишнее.

— Ты первая, кому я рассказал эту историю с подробностями, — усмехнулся Эрик, поняв, о чем, вернее, о ком хотела спросить Анна. — Но не обольщайся, ты тоже получила литературно обработанную версию.

— А что в необработанной?

— А оно тебе надо? — прищурился Эрик. — Тебе действительно хочется знать, как выживает на улицах нищего города маленький ребенок?

— Да… — решительно кивнула девушка. — Но ты… В общем, меня ты настолько хорошо еще не знаешь и можешь сомневаться в моей порядочности, тем более что Ги мой кузен… но я даю тебе слово, Эрик. Я никому никогда ничего не расскажу.

— Да, если бы и рассказала… — пожал плечами Эрик. — Я этого не стыжусь, но не у всех такой крепкий желудок, чтобы переварить суровую правду жизни. А так что ж… Я дрался с тех пор, как себя помню. Иногда не просто дрался, а дрался насмерть. С другими детьми, с дикими собаками, со взрослыми людьми… Не уверен, что никого тогда не убил, но таковы были правила игры. Мне ведь тоже как-то раз нож сунули между ребер. Достаточно?

— Вполне, — кивнула побледневшая девушка. — Но… Не сочти меня извращенкой, но… Налей мне еще коньяка и… и заставь меня испугаться по-настоящему!