Secretum - Рита Мональди

Я поднял глаза и посмотрел в окно. Атто и Бюва уже давно исчезли на горизонте. Я увидел на дороге прогуливающуюся беременную даму. Вероятно, это была княгиня Форано, та самая Тереза Строцци, о здоровье которой с сегодняшнего вечера должна была заботиться Клоридия. Я с любовью подумал о своей жене, которую скоро должен был увидеть.

Было бы неосторожно и дальше оставаться в комнате Атто; он сам мог застать меня врасплох, к тому же мое длительное отсутствие на работе рано или поздно могло быть обнаружено. До этого я счел нужным доложиться дону Паскатио, который, к сожалению, и на сегодняшний ужин дал мне задание держать факел. К сервировке столов я, к счастью, допущен не был.

Когда я осторожно вернул бумаги в тайник, в моей бедной и изрядно уставшей голове царил сплошной хаос – я ведь всегда боялся, что она слишком мала для больших политических вопросов и слишком велика для дипломатических мелочей.

Из писем Марии ясно следовало, что она находилась при испанском королевском дворе. Теперь до меня дошло, почему она была так заинтересована в испанском деле и почему так много знала. Но каким образом ее занесло туда?

Ее отчет (несомненно, она имела доступ к самым конфиденциальным источникам информации при испанском дворе) рисовал ужасную, апокалиптическую картину, представляющую разительный контраст с нежными, но в принципе смелыми словами, которые посвящал ей Атто в своих письмах. Их переписка выглядела как причудливая смесь любви и политики, галантности и дипломатии. Насколько я знал аббата, как минимум одно из двух – чувство или заговор – должно было вести его к практической цели. Путь сердца вел к предстоящей скоро встрече Атто с Марией – через тридцать лет после их разлуки. Путь политики вел к еще не известной цели.

Судя по его собственным словам, Мелани интересовал исключительно предстоящий конклав, однако из того, что я вычитал в его бумагах, становилось ясно, что наследование испанского трона было самым животрепещущим вопросом. «У Атто, должно быть, имеется какой-то тайный план, – сказал я себе, – по крайней мере, настолько тайный, что он не хочет раскрыть его мне».

Но у меня тоже были глаза и уши, и я тоже мог подслушивать на вилле Спада кардиналов и князей, узнавая ценные подробности, интересные сплетни и намеки. Разумеется, Атто в тысячу раз лучше меня умел их интерпретировать, посвященный во все хитросплетения политической интриги, и ему нужна была лишь пригоршня камешков, чтобы составить цветную мозаику целиком. Но моим преимуществом был молодой возраст. Разве не я услышал из уст кардинала Спинолы из Санта Цецилии те слова, которые навели нас на след тайной встречи между кардиналом Спадой, Албани и другим Спинолой?

И не только это: я хотел прежде всего использовать кардинала Спаду, своего хозяина, даже если бы это означало одновременную поддержку легкомысленного хозяина аббата Мелани. Будучи французским подданным, он действовал от имени короля Франции. Я, находящийся на службе благородного кардинала римской церкви, буду шпионить во имя верности и благодарности.

Мне не хватило осторожности подумать, что он получил от своего господина задание. Я же – нет.

Пока я изводил себя такими размышлениями, я добрался до слуги, который раздавал турецкие ливреи. Пора было превращаться в человека-канделябра, чтобы освещать стол их высокоблагородий и преосвященств и черпать знания насчет высшего света из свежего источника: из римского двора, высшей школы лицемерия и хитрости. Я лишь надеялся, что ко всем этим образцам тонкого ума не присоединятся, как накануне вечером, гениальные шутки Атто, которые могли мне очень дорого обойтись. К счастью, главный повар объявил, что сегодняшний кулинариум будет чуть-чуть скромнее, чем ужин, открывавший вчерашний вечер: завтра предстояла свадьба, и до тех пор следовало поберечь желудки, ибо затруднения с пищеварением могли бы поставить под угрозу участие гостей в грандиозном свадебном банкете и лишить их радости по этому поводу.

Одеваясь, я заметил, как моя Клоридия быстро идет к перголе. Какой прекрасной она была в праздничном платье, которое ей дали, чтобы она могла находиться здесь и наблюдать за княгиней Форано! Зная, что Клоридия где-то неподалеку, я чувствовал себя намного спокойнее и увереннее. Она тоже заметила меня и подошла ближе, чтобы сказать, что княгиня не ощущает потребности участвовать в ужине и отдыхает в беседке.

– А малышки? – спросил я, поскольку в случае родов княгини Клоридии понадобилась бы помощь обеих наших дочерей.

– Они дома. Я не хочу, чтобы они тут бегали, по крайней мере, пока идут праздники. Если понадобится, я пошлю за ними.

Я вкратце рассказал ей о переносе приезда мадам коннетабль на более позднее время и о содержании только что прочитанных мною писем.

– У меня есть для тебя кое-какие новости, – заявила она, – по сейчас мало времени. Встретимся сегодня вечером здесь.

Клоридия поцеловала меня в лоб и поспешно удалилась. Она оставила меня, снедаемого желанием узнать новости, которые за короткий срок ей удалось собрать с помощью своих женщин, но также и исполненного неизменного восхищения своей женой, ее присутствием духа.

* * *

– …Точнее говоря, это и в самом деле крайне курьезная ситуация, когда святой год впервые открывает один Папа и, Боже упаси, будет закрывать другой, – с набитым ртом заявил кардинал Мориджиа, уплетая щуку в медовом соусе. – Казус, который может наступить, если святой отец отойдет в вечную жизнь и до конца этого года придется выбирать его преемника.

– Вы, ваше преосвященство, наверное, хотели сказать – крайне печальная ситуация, – охладил его пыл монсиньор д'Асте, апостольский комиссар сухопутных войск, пережевывая фаршированную индейку по-швейцарски. – Какая вкусная индейка, как она приготовлена?

– Нашпигована мясом тунца, ваше преосвященство, с гвоздикой и палочками корицы, затем сварена в вине с водой, полита персиковым вареньем, порезана на куски, между которыми вложены дольки лимона, а потом покрыта ломтиками вареных яиц и сахаром, – с готовностью прошептал рецепт на ухо монсиньору д'Асте главный повар.

– А сейчас эта тряпка, этот кутила строит из себя отважного и поправляет людей, которые по положению выше, чем он, – с иронией прошептал князь Боргезе. Он назвал д'Асте прозвищем, каким наградил его Папа. Как я знал от Атто, Папа окрестил апостольского комиссара «монсиньором Тряпочкой» из-за его хилости.

– Крайне печально, проклятие, да, крайне печальная ситуация, это подтверждение того, что я сказал, – защищался Мориджиа, покраснев от стыда и поднося ко рту полный бокал с красным вином, чтобы запить конфуз от неправильно произнесенных слов.

– Дурак, – прокомментировал кто-то, очевидно выпивший лишнего.

Мориджиа резко повернулся, однако не обнаружил того, кто так оскорбительно отозвался о нем.

– Какой изысканный вкус у этих крабов во фритюре, – заметил д'Асте, дабы сменить тему.

– О да, превосходный, – поддакнул ему Мориджиа.