Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник) - Юлия Кузнецова

– А почему он сказал: «Насмотришься»?

– Э-ээ…

– Ну-ка, отвечай!

– Хеллоу! – услышали мы высокий неприятный голос, и в комнату вплыла девушка, похожая на шарик.

Все: и щеки, и руки, и ноги, а пятая точка, туго обтянутая джинсами, тем более – было у нее круглым, как у мультяшной хрюшки. Прилизанные темные волосы собраны в пучок. Прыщавая, с прищуренным взглядом, со сжатыми губами, она встала в позу руки в бока, окончательно превратившись в капризный футбольный мячик.

– Can’t you speak a little quieter?[59]– спросила она сердито, и я безошибочно определила ее акцент.

Американка. Еще одна наша соседка. Значит, трейсер, пухлая капризуля, сумасшедшая мадам, анорексик – будущая актриса и я, неудавшийся художник. Вот это паноптикум!

– We can, – поспешила я заверить ее, – sorry!

– What are you doing here so late?[60]– возмущенно спросила она.

– Studying[61], – не сморгнув, соврала Ника.

Вот уж кто специалист по выкручиванию из любой ситуации. Потому что американка вдруг улыбнулась и рассказала, что ее зовут Доминик, ей восемнадцать лет (я бы никогда ей не дала столько!), она приехала без родителей. Доминик изучает в Париже французский язык – ездит каждый день в центр города на занятия. Ей преподают грамматику и фонетику, а они с другими студентами общаются между собой по-французски, чтобы практиковаться в устной речи. А тех, кто на занятиях переходит на английский, штрафуют на конфеты. Судя по округлой фигурке Доминик, она часто нарушала правила на своих занятиях.

– What’re you studying?[62]– спросила она, раскатисто выделяя звук «р».

– Philosophy![63]– брякнула я.

А я, наверное, специалист по тому, как все надо портить. Потому что американка перестала улыбаться и озадаченно посмотрела на меня. А все из-за Грея! Никак он не шел у меня из головы со своими прыжками, дельфинами на шее и книжкой по философии.

Ника поспешила представить нас, рассказала, что мы тоже жили в Америке, она – так вообще всю жизнь, и еще о том, как она собирается сниматься в сериале про похудевшую толстушку. При упоминании сериала глаза Доминик заблестели, и она сказала, что обязательно будет смотреть этот сериал. Потому что она давно и успешно сидит на диете.

– Оно и видно, – сказала по-русски Ника без тени улыбки.

А я не выдержала и фыркнула.

– No Russian! – строго сказала Доминик, покосившись на меня. – And no philosophy so late! Goodnight![64]

И она выкатилась из нашей комнаты. А я повалилась на кровать, дрыгая ногами от смеха, но стараясь смеяться беззвучно, чтобы не обидеть новую соседку. Ника опустилась на свою кровать. Разглядывая ногти на руках, она заметила:

– А ты видела, как она косилась на наш пакет из кафе? Диета, а?

Я снова засмеялась.

Мы быстро расправились с пирожными.

Пока Ника чистила зубы, я караулила у двери, чтобы ни трейсер, ни Доминик не ворвались в ванную к моей подруге. Из гостиной послышалась грустная фортепьянная музыка. Я прошла несколько шагов по коридору и увидела мадам. Она сидела в гостиной за столом и курила. Рядом с ней стоял патефон (никогда в жизни не видела настоящих!), на котором медленно крутилась пластинка. Перед мадам стояли две фотографии. Она по очереди смотрела то на одну, то на другую и что-то бормотала.

А потом вдруг подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.

Я отпрянула и столкнулась с Никой.

– Что там? – спросила она, зевнув.

– Ничего!

Я затолкала Нику в комнату и заперла дверь.

– Мадам танцует с медведем? – спросила она, откидывая одеяло и залезая под него.

– Нет, – ответила я, – но на сегодня приключений хватит. Надо и на завтра что-нибудь оставить. Ты должна отдохнуть.

– О’кей, только убери пакет с прохода.

Я бросила взгляд на пакет из «Тати», который нарочито небрежно бросила у своей кровати, надеясь, что Ника не обратит на него внимания, списав на обычную мою неаккуратность.

Однако Ника заметила.

– Пусть лежит, – сказала я, – мало ли, пригодится завтра…

– Завтра пойдем в музей, – удивленно сказала Ника. – Ты можешь одеваться как угодно, но в Лувр надо надеть что-то соответствующее.

– Золотой камзол, что ли?

– Хани, ты смеешься над моим желанием заставить тебя хорошо выглядеть, – огорченно сказала Ника, – но я ведь для тебя стараюсь. Думаешь, мне приятно, что все меня разглядывают с таким восхищением, а потом переводят взгляд на тебя и на лицах – разочарование.

– Думаю, тебе приятно, – серьезно сказала я, и мы обе засмеялись.

– Тебе хоть пень на голове теши, – проворчала Ника, осторожно вынимая контактные линзы и укладывая их в коробку на тумбочку.

– Не пень, а кол! – хихикнула я и щелкнула выключателем своей прикроватной лампы.

– Завтра только попробуй плохо одеться в Лувр, – пригрозила Ника, развернулась и укрылась одеялом.

Я нырнула под свое с головой и улыбнулась в темноту. Повезло! Во-первых, удалось развеселить Нику, ведь, судя по голосу, она ни капельки не сердится. А во-вторых, она забыла про пакет, в котором лежали штаны для паркура, готовые к тому, чтобы их надели на тренировку.

Сама я ворочалась всю ночь. Все думала: как мы начнем заниматься паркуром? Лучше бы начать с прыжков по крышам. Наверное, прежде всего важно научиться разбегаться. Он объяснит мне, сколько шагов надо сделать и как подпрыгнуть, а потом…

Нет, так совершенно невозможно было спать! Я нажала на кнопочку новых электронных часов, и на них высветилось время: 4.00. Остался час. Я глянула на Нику. В темноте вырисовывался ее изогнутый бок под одеялом, но она не шевелилась.

Я отбросила тяжеленное одеяло, взяла с тумбочки резинку для волос и потихоньку, стараясь не шуршать, подняла с пола пакет из «Тати», в который вчера заранее сунула черный фонарик, легкий и тонкий, чуть толще авторучки. (Подарок Зета. Привет, Зет, все никак тебя не забуду.) Затем на цыпочках стала красться к выходу.