Убей-городок - Евгений Васильевич Шалашов

ничего не случилось? — поинтересовался я, переводя взгляд с бумажки на хозяина квартиры. — Или не так? А точно, что ничего не случилось?

— Когда?

— Ну, так ты же сам говоришь, что график у тебя обычный, если ничего не случится. Так не случилось? График не нарушал? На работу, допустим, не вытаскивали ночью? Я тебе замечание влеплю, а потом выяснится, что тебя на работу дернули. Оно мне надо?

— Нет, так работал, как сказано, — пожал плечами Шматинин. — Пять дней рабочих с восьми до пяти, два выходных. Вон, и жена может подтвердить. У меня, как у всех. На работу — с работы и домой,только в магазин, заскочить успеваешь. А ночью сплю.

— Так это у всех так, — философски хмыкнул я. — Вся наша жизнь между работой и сном.

— А то ты уж больно начальник прыткий — с восьми вечера чтобы дома был. Хоть бы с девяти, что ли, или с десяти. А то и пивка не попить с мужиками.

Прозрачный намёк на послабление ограничений надзора я проигнорировал. Вот не заметил совсем — и всё тут.

— График ты все-таки принеси. Порядок такой. Да, и пусть кто-нибудь не ниже мастера подпись поставит и штемпсель, чтобы всё как положено. Вот на отметку придёшь первого числа, так и принесёшь. Договорились?

— Придираешься, начальник? — для порядку «возбух» Шматинин.

Я не повёлся. Переспросил:

— Договорились?

— Договорились, — хмуро бросил Шматинин. Показалось мне или нет, что на лице промелькнуло облегчение?

А может, он сейчас возьмет, да и спросил: «Дескать, слышал от бабок у подъезда, что Римку убили. Убийцу-то уже нашли?»

Нет, Шматинин на такой ерунде не проколется.Любопытство не стоит проявлять.

Я закрыл планшетку, надел фуражку.

— Ну, тогда бывай здоров. Не обессудь. Служба такая. Можешь дальше сны досматривать.

Мы с Котиковым вышли. На улице Александр Яковлевич вопросительно посмотрел на меня. В наше время это переводилось бы на язык слов примерно так: «Ну и что это было?» Александр Яковлевич спросил по-другому: «И зачем ты меня вытащил?»

Слово «зачем» не возбраняется заменить иным словом.

Я решил не мелочиться, а сказать правду:

— Александр Яковлевич, я знаю, что это Шматинин убил Коркину.

— Так зачем же хренью-то маялся? — не удержался, Котиков. — И чего ты к нему лез с дурацкими вопросами?

— Нет, Александр Яковлевич, не с дурацкими. — покачал я головой. Посмотрев на Котикова, сказал: — Все мои вопросы строго по делу. Мне нужно было отрезать его пути к отступлению. И я это сделал. А от вас требуется одно, чтобы вы, в случае допроса у следователя, подтвердили, что Шматинин заявил участковому, что авралов в последнее время на работе у них не было, и в неурочное время его для проведения работ не вызывали. Вы ведь подтвердите?

—Так это само собой, — удивился Котиков. — Он же и на самом деле сказал — по ночам дома спал, никаких работ.

Значит, теперь у Шматинину сложнее врать, что в ночь убийства его вытащили на работу. Мол, дома спал. Конечно, оставался еще один слабый момент. Сама жена, которая скажет всё, что нужно Шматинину. Но я надеялся, что помимо разрушенного алиби преступника, у меня будут еще доказательства, которые перевесят показания заинтересованного человека, а именно — его жены.

Вот теперь можно и по домам. Немного проводил Александра Яковлевича, а сам постоял в раздумье — не то в отделение идти, не то в общежитие? Нет, в отделение не пойду, делать там нечего. Но есть у меня другая идея. Вот ее-то и следует проверить.

Глава двадцать первая. Пойди, найди тот ножичек ​

До родного общежития я все-таки сегодня дошел. Хорошо, что оно не студенческое, а двери, хотя на ночь и запирают, но если постучать, то вахтер, как бы она крепко не спала, все равно проснется и обязательно откроет. И даже спрашивать не станет — где мол, постоялец шлялся? Особенно, если этот постоялец — милиционер. И дух маленько перевести нужно, и чаю попить. А может, даже и посплю.

Итак, что мы имеем в сухом остатке? Имеем мы подозреваемого гражданина Шматинина, имеем мы его слегка рассыпавшееся алиби (правда, по алиби нужно еще кое-что сделать), но не имеем мы самого главного — железобетонного доказательства, что Римму Коркину зарезал именно мой поднадзорный. Даже если допустить на миг, что опера его расколют и он напишет чистосердечное признание, то коли дойдет дело до суда, то дело пойдет прахом. Кто помешает во время процесса Шматинину сказать, что показания из него выбили, и судье ничего не останется, как отправить дело на доследования в связи с недоказанностью вины подсудимого. А после таких судейских решений дело, как правило тихонько спускалось на тормозах, приостанавливалось и попадало в разряд безнадёжных глухарей.

Нам такого не надо. Да и доказательство у нас есть, и я даже знаю, что оно лежит сейчас где-то в лачуге почившей в бозе рецидивистки. И почему же я так считаю? А потому, что в той жизни, хибара Коркиной сгорела именно после того, как Шматинин побывал в милиции.

Стояла эта лачуга сто лет, ничто ее не брало — ни революция, ни бандиты, а тут — раз, и сгорела. Соседи решили спалить? Сомнительно. Значит, можно предположить, что там что-то было. Что было? Уж точно, не килограмм героина (в семьдесят шестом о таком и не слышали!). Хотелось надеяться, что нож. Ну не может быть, чтобы в доме, пускай и таком непритязательном, как Римкин, не было ни одного ножа.

У Бурмагина, допускаю, ножей не нашлось, потому что мужик все пропил. А у Римки ножи водились. А если представить, что убийца Шматинин, будем исходить из того, что это он, побоялся вынести нож. Всё-таки Коркина кричала, и выйти с ножом из дома — великий риск. Таскать такую улику при себе — прямой путь в тюрьму.

А может была ещё какая причина, которую преступник посчитал в тот момент решающей? Кто знает? И Шматинин спрятал орудие преступления там, на месте. Может, даже и не очень хорошо спрятал. Просто в таком гадюшнике отыскать улики было проблематично. Тем более — насколько