Охотники за нацистами - Эндрю Нагорски

Отзыв Масманно, как и сама книга Арендт, произвел сенсацию. Завязавшееся противоборство двух видных фигур разделило общество на два лагеря. В следующем номере «Нью-Йорк таймс» автор «Банальности зла» ответила своему критику, опубликовав отзыв на отзыв.[457] В этом же выпуске были напечатаны страстные письма читателей, выражающие подчас диаметрально противоположные мнения.

То, что в качестве рецензента редакция пригласила именно Масманно, само по себе показалось Ханне Арендт странным. Еще до написания «Банальности зла» она раскритиковала его взгляды на тоталитаризм в целом и на личность Эйхмана в частности, назвав их «опасным бредом». Поскольку ни редактор, ни сам рецензент не посвятили читателей в историю этой полемики, Арендт вдобавок обвинила их в «вопиющем нарушении норм журналистской профессии». Сам же отзыв, с точки зрения Арендт, представлял собой рецензию на «книгу, которая никогда не была ни написана, ни опубликована». Иными словами, ее оппонент до неузнаваемости исказил смысл книги.

Масманно ответил, что сам он ничего не искажал, а лишь счел своим долгом указать на «множество искажений, которые допустила мисс Арендт, рассуждая о деле Эйхмана». Сторонники автора «Банальности зла» увидели в отзыве на книгу «свидетельство полного упадка культуры рецензирования» и «грубое извращение идей» вследствие «неумения воспринимать иронию». Голоса из противоположного лагеря восхваляли Масманно за стремление «расставить все по своим местам», а Арендт обвиняли в том, что она «из кожи вон лезет», оправдывая Эйхмана, и при этом «не знает или не хочет знать исторических фактов».

Полемикой на страницах «Нью-Йорк таймс» дело не ограничилось. Якоб Робинсон, выступавший на Нюрнбергском процессе консультантом судьи Роберта Джексона по еврейскому вопросу, а позднее служивший юрисконсультом израильской делегации в ООН, посвятил критике идей Арендт целую книгу, которая вышла в свет в 1965 году под названием «Выправление кривды: суд над Эйхманом, трагедия еврейского народа и книга Ханны Арендт». С дотошностью юриста и ученого он проанализировал «Банальность зла» в мельчайших подробностях, почти ничего не оставив без возражений.

В первую очередь Робинсон, конечно же, заявил, что роль Эйхмана в истреблении евреев отнюдь не преувеличена обвиняющей стороной. Портрет подсудимого, нарисованный Арендт, «не может не поражать» своей неадекватностью. Подлинный Эйхман, как показывают сохранившиеся документы, был «человеком неукротимой энергии, мастером коварства и обмана, большим знатоком своего дела, отдававшим все силы одной цели – “очищению” Европы от евреев, – иными словами, он был фигурой, идеально подходившей на роль координатора основных антисемитских программ нацистской Германии».[458]

Далее Робинсон заявил, что «ошеломлен» тем, как Арендт «искажает исторические факты»,[459] оценивая деятельность еврейских советов на оккупированных территориях. Он пространно изложил историю этих организаций, используемых нацистами для управления гетто. С его точки зрения, они делали успешные попытки «в любых обстоятельствах физически и духовно поддерживать жизнь общины», хотя и «не оказывали нацистам открытого противодействия, поскольку были убеждены в том, что оно лишь усугубит положение».[460] Кроме того, Робинсон призвал читателей не путать еврейские советы с еврейской полицией, которая подчинялась нацистам напрямую и использовалась при депортации населения.

Эти аргументы показались неубедительными не только Ханне Арендт. Симон Визенталь, как и она, осудил тенденцию к замалчиванию фактов, связанных с деятельностью еврейских советов и еврейской полиции. Он заявил, что объективная оценка роли самих евреев вовсе не преуменьшает вины нацистов. «Мы очень мало сделали, чтобы воздать по заслугам тем, кто сотрудничал с нацистами, – пишет Визенталь. – Нас нельзя в этом упрекать, и все-таки однажды придется взглянуть правде в глаза».[461]

Те, кто соглашался с Визенталем, оказались в меньшинстве. Гораздо более популярную точку зрения высказал Робинсон: «И юридически, и морально члены еврейских советов являются сообщниками нацистов в той же мере, в какой торговец является сообщником вооруженного грабителя, когда под дулом пистолета отдает ему деньги из кассы».[462]

В том, что касалось самого Эйхмана и того зла, которому он служил, голоса противников Арендт также звучали громче, нежели голоса ее сторонников – по крайней мере, в интеллектуальных кругах, где ее зачастую воспринимали как изгоя. В художественном фильме «Ханна Арендт» (реж. Маргарете фон Тротта, 2012) показано, насколько едкой была полемика, которую автору «Банальности зла» приходилось вести с бывшими друзьями и коллегами.

И все же нельзя сказать, чтобы ее взгляды вовсе не встретили никакого сочувствия. Даже некоторые из агентов израильской разведки, участвовавшие в похищении Эйхмана, отчасти с нею согласились. «Она по-своему права, – сказал Рафи Эйтан, руководитель группы «Моссада» в Буэнос-Айресе. – Я тоже не почувствовал в нем ненависти к евреям. Это действительно банальность зла. Если бы ему велели убивать французов, он убивал бы их точно так же».[463]

Дискуссия о том, что же представляет собой Эйхман, продолжается уже несколько десятилетий. В 2011 году немецкий философ Беттина Стангент написала о нем книгу,[464] проведя собственное углубленное исследование сохранившихся материалов, в частности стенограммы интервью, которое он дал в Аргентине голландскому нацисту Виллему Сассену. В 2014 году эта книга, «Эйхман до Иерусалима: Неизученные факты из жизни знаменитого убийцы», была опубликована на английском языке. В ней приводится множество свидетельств, подтверждающих точку зрения, ранее высказанную Робинсоном и его сторонниками.

Стангент утверждает, что Эйхмана нельзя считать посредственным бюрократом, которому случайно досталась роль важного винтика в машине массовых убийств. Он был ярым антисемитом и, находясь «в плену тоталитаристского образа мыслей», вовсе не ограничивался простым исполнением приказов. «Идеология, отрицающая ценность человеческой жизни, может очень привлекать человека, если он принадлежит к расе самопровозглашенных господ, которым позволено отрицать все традиционные представления о добре и справедливости»,[465] – пишет Стангент.