Дерзкие забавы - Кристина Лорен

Харлоу

ПРОХОДИТ ВСЕГО ЧАС из моей пятичасовой смены на NBC, и мне звонит Сальваторе, чтобы сказать, что он согласен на мое предложение. Ему нравится моя идея, и еще он хочет найти местечко для меня в своей компании.

– Хватит, черт возьми, перекладывать с места на место бумажки в этой дыре, – говорит он. – Ты должна быть в другом месте, детка!

И впервые я соглашаюсь. Я готова.

Я с трудом могу сосредоточиться на огромной стопке папок, которые нужно разобрать, на том, какие копии я делаю и кому подаю кофе. Я все время думаю о том, что, возможно, у нас есть решение, которое устроит всех: это может спасти бизнес Финна, а мне позволит бывать рядом с ним гораздо чаще.

Первое, что я делаю в этот полдень понедельника, выходя с работы, – набираю сообщение Финну:

Ты у Оливера?

Вижу, что он начинает печатать, а потом останавливается. И потом я уже в лифте, потом выхожу из здания и иду к машине, глядя в телефон и почти врезаясь в столб, меня сбивает велосипедист, потому что я не смотрю, куда иду, а смотрю в телефон.

Сообщение от него приходит только тогда, когда я уже почти дома:

Да.

О’кей, тогда жди там, – отвечаю я, посмеиваясь над тем, сколько времени ему понадобилось, чтобы написать одно-единственное слово.

Вечность уходит у него и на то, чтобы открыть дверь, хотя его грузовик припаркован снаружи. А когда он наконец открывает, выглядит он… плохо. Даже мрачно.

– Эй. – Я подхожу ближе и тянусь, чтобы поцеловать его. Точно могу сказать, что он только что принимал душ, но не побрился: он колючий и пахнет мылом и кофе. И он не наклоняется ко мне, а только подставляет свой щетинистый подбородок для поцелуя.

– Эй.

Он делает шаг назад, избегая смотреть мне в глаза, и пропускает меня вперед себя в дом.

– Ты ужасно… суровый, – бормочу я, усаживаясь на диван Оливера. У меня тревожно начинает булькать в животе, я изучаю выражение его лица, мысленно пытаясь сообразить, что я сказала или сделала за последние двадцать четыре часа, что могло бы заставить его так себя вести. – Я что-то натворила?

Он хмыкает, пожимая плечами, и спрашивает:

– Так в чем дело?

Я делаю паузу. Он вообще не ответил на мой вопрос.

Но хорошие новости, которые я принесла, вытесняют все остальное из моей головы. Что бы там ни было с его настроением, у меня точно есть средство ему его поднять.

– Я пришла, потому что хочу рассказать тебе кое-что. Что-то по-настоящему хорошее.

– Что-то хорошее? – повторяет он, глядя мне в глаза, и его лицо озаряется надеждой. – Это хорошие новости о твоей маме?

Я застываю, надеясь, что ослышалась:

– Что ты сказал?

– Твоя мама, – произносит он. – Это хорошие новости про нее?

– Как? – Я замолкаю, закрываю глаза, а сердце обрывается у меня в груди. Я ведь не говорила о маме Финну, значит, он узнал от кого-то другого. – Нет. Я… Как ты?

Я начинаю ходить по кругу, пытаясь успокоиться. Кто ему рассказал? И что именно ему известно? Желудок у меня сжимается. Теперь мне становится понятно его настроение.

– Финн, я собиралась поговорить с тобой об этом, но это не потому, что…

Его лицо снова каменеет, зубы сжимаются:

– Ты понимаешь, что у твоей мамы та же болезнь, которая убила мою маму? Я думал, что с некоторых пор ты хочешь доверять мне, хочешь делить со мной свою жизнь, хочешь, чтобы я лучше понимал то, что ты, возможно, чувствуешь. Хотя бы потому, знаешь ли… потому что ты меня любишь.

Я поворачиваюсь, обида, словно волна, вскипает у меня в груди:

– То есть ты устраиваешь мне все это дерьмо из-за того, что я не поделилась с тобой немедленно?

Он закрывает глаза, прижимает пальцы к вискам:

– Я из-за этого сегодня целый день себе места не находил, Рыжик. Я могу понять, почему ты не хотела говорить со мной об этом в самом начале. Я понимаю. Но потом… – Он качает головой: – Я чувствовал, что не справляюсь со всем дерьмом, которое на меня свалилось, и мне очень помогло, что ты была рядом. Именно ты. Это отчасти помогло мне понять, что между нами нечто большее, чем просто физика. Но, судя по всему, тебе от меня вовсе не было нужно то же самое.

Я хочу перебить его, но он останавливает меня движением руки:

– И даже после того, как стало понятно, что это нечто большее – пусть мы еще не говорили друг другу этого, но мы уже знали об этом! – ты не рассказала мне обо всем. Я знаю, что значит для тебя твоя семья, Харлоу. Я знаю, как вы близки. Я понимаю, почему ты была в таком отчаянии, возможно, не хотела даже думать об этом, когда мы бывали вместе. Я понимаю. Но есть то, чего я НЕ понимаю. Почему прошлой ночью… почему ни в один из других моментов, когда между нами было такое полное взаимопонимание, ты не смогла просто…

Он замолкает, проводит рукой по лицу сверху вниз и опускается в кресло напротив меня.

– Я просто об этом на самом деле ни с кем не говорила…

– Да о чем ты говоришь! – перебивает он, снова начиная сердиться. – Все знают. Ансель, Оливер, Лола, Миа. Они все, мать их, знают! Я – тот, кто лежит в твоей постели, тот, на кого ты смотришь не так, как на других, и я единственный, кто не знает о том, что сжирает тебя изнутри с такой силой, которая и привела тебя ко мне первый раз…

Мне хочется встать и обнять его, но его тело говорит сейчас на незнакомом мне языке: плечи сгорблены, локти на коленях, кепка надвинута на лоб так низко, что я не вижу его глаз. Это как будто Финн несколько недель назад, когда он был просто незнакомцем, за которого я вышла замуж.

– Финн, прости меня. Я скрывала это не из-за тебя. Просто…

Он качает головой, вздыхает, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем он произносит:

– Я понимаю, что ты чувствуешь и как это тяжело. Я знаю, как ты заботишься о своей семье. И не знаю, когда я думаю об этом… Наверное, я мог бы поступить так же, если бы все это случилось со мной. Просто меня это удивило. Вот и все.

– Конечно.

– То есть, – начинает он, глядя на меня с растерянным выражением, – ты в порядке?

– И да, и нет.

В комнате повисает долгое болезненное молчание. Я не знаю, что еще можно сказать. Вроде бы это подходящий момент, чтобы наконец рассказать ему обо всем, что происходит с моей мамой, посвятить его во все, но настроение у меня неподходящее. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя обязанным быть со мной сейчас нежным, но и точно не хочу говорить об этом, если он будет продолжать вот так держать дистанцию и молчать.

Я сползаю с дивана и на четвереньках пересекаю комнату с неуверенной улыбкой на губах.