Оправдание Острова - Евгений Водолазкин

И будет лететь пепел с небес, и сердца ваши обратятся в пепел.

И не сможете молить Господа о спасении, ибо отвернет Он от вас лице Свое.

И если не обретется среди вас трех праведников, чтобы взойти на Гору и говорить с Ним, пребудет жизнь ваша в дыму и мраке.

В лето правления Сесилии Остров готовился к выборам. Это были вторые выборы в стране, и островитяне располагали уже некоторым опытом. Опыт подсказывал им, что выборы, несомненно, влияют на течение жизни, но влияние это имеет свои границы. Точнее говоря, выборы определяют имя Президента, но не его решения. Наиболее проницательные граждане высказывали даже догадку, что победивший на выборах Президент делает то, что делал бы и любой непобедивший, случись ему победить. Кто-то вспомнил рассказ незабвенного епископа Геронтия о вороне и сыре, но такое воспоминание было признано неуместным и даже вредным.

Исполнение Сесилией обязанностей Президента мало что изменило в ее жизни. Она по-прежнему ездила верхом и проводила свободное время с Созонтом, рассматривая при этом всё свое время как свободное. Подготовкой к выборам занимались люди, присланные на Остров ее отцом. В необходимых случаях они подписывали у Сесилии те или иные бумаги, не обременяя ее лишними подробностями и пояснениями. Лишь однажды она спросила, кто будет Президентом. Услышав, что, по всей видимости, Созонт, Сесилия захлопала в ладоши и больше уже ни о чем не спрашивала.

Ее немного огорчало, что теперь Созонт часто ездил на встречи с избирателями, отвлекаясь от совместных занятий верховой ездой. Сесилии, однако, объяснили, что поездки – дело временное, и что, когда Созонт будет Президентом, в жизнь их вернется прежнее спокойствие.

Нужно отметить, что этим поездкам был не рад и сам Созонт, первое время стеснявшийся выступать. Человеком он был немногословным и в прежней своей жизни беседы вел преимущественно с лошадьми. Словарный запас его был невелик, ибо невелик он и у лошадей, знающих лишь главные команды. Поскольку же команды важны и для исполнения президентской должности, присланные с Большой земли люди считали Созонта небезнадежным. В конце концов дело пошло на лад, и он постепенно разговорился.

У Созонта оказалась хорошая память, так что он без труда заучивал предвыборные выступления, а также ответы на часто встречающиеся вопросы. Присутствовавшие на встречах помощники всегда могли его поддержать: так происходило, когда вопросы касались подробностей. В подобных случаях он простирал руку, словно смиряя коня, и говорил, что такие вещи лучше известны его помощникам. Всем было понятно, что этот человек мыслит по-крупному, и величавое незнание мелочей в глазах избирателей приподнимало его над буднями.

Парфений

Ездили сегодня на съемочную площадку. Там снимался эпизод о том, как князь Аверкий, дядя Ксении, пытался поменять мне жену. Декорации храма, мерцание свечей, разлитая в воздухе напряженность. Дядя мне очень понравился: вдохновенный интриган. Беспримесное зло. Хочет вместо Ксении посадить на престол свою дочь. Дядя называется…

Хорош и актер, играющий меня: взволнован (пот на лбу), готов к решительным действиям. Движением пальца подзывает начальника стражи. Полудвижением. Не подзывает даже – у него лишь мелькает мысль, а начальник уже рядом. Дядю на выходе – схватить. Можно и дочь, так надежнее.

Камера скользит по стене храма. Чудо Георгия о змие. Георгий. Змий. Крупный план Аверкия, змия.

Всё решилось без вмешательства стражи – не могло не решиться. Силой нашей с Ксенией любви.

В те же дни состоялось бракосочетание Созонта и Сесилии. Свадьба отличалась роскошью и большим количеством приглашенных. Церемонию устраивали те же люди, что занимались предвыборной кампанией жениха. Экипаж молодых был запряжен двенадцатью белыми лошадьми, которые, по мысли устроителей, символизировали целомудрие и приверженность брачующихся семейным ценностям.

Лошади были предоставлены также гостям, что вызвало в их рядах некоторое замешательство, поскольку не все из них умели ездить верхом. Созонту и Сесилии, однако же, хотелось открыть приглашенным радость верховой езды, каковая (радость) для многих обернулась печалью.

Грузные и неповоротливые, при большом стечении народа гости безуспешно пытались взобраться на своих скакунов. Их немедленно окружали зрители. Стоявшие слева от лошади приподнимали всадников и вставляли им ногу в стремя, в то время как стоявшие справа хватали их за руки и втаскивали в седло. Взобравшихся под всеобщий хохот именовали посаженными отцами. Уже будучи верхом, эти наездники двигались в свадебной процессии с напряженными лицами и с теми же лицами то и дело соскальзывали вниз.

По количеству участвовавших лошадей эта брачная церемония превзошла все предшествующие и немедленно получила имя лошадиной свадьбы.

Ксения

В ночь, когда нашли пророчество, мы с Парфением больше не сомкнули глаз. То, что несколько веков считалось утраченным, теперь явлено миру. Мы читаем его раз за разом – и всё не можем остановиться.

Агафон надеется, что пророчество станет известно во благовремении. Надежда такого человека крепче твердого знания. Из этого следует, что сообщение обращено к нам сегодняшним и всё, что в нем говорится, должно исполниться в обозримом будущем.

Нам страшно.

Утренние парижские газеты выходят уже с сообщением о пророчестве. Его дают там одной строкой, но обещают, что подробности последуют. Об Острове в Париже представление смутное, но о пророчестве знают все. Об этом много писалось: здесь любят исторические загадки.

Почти в каждой газете содержится упоминание о том, что мы с Парфением в Париже и, несомненно, проясним ситуацию. Нам звонит директор отеля и сообщает, что в холле уже собралась толпа журналистов. Каковы будут наши пожелания?

Наши пожелания – никого не видеть. Мы пока не в состоянии что-либо комментировать. Директор обещает выставить у нашего номера службу безопасности.

Через час приезжает Жан-Мари. Мы просим, чтобы его пропустили к нам. Режиссер на взводе. Никогда еще его будущий фильм не имел такой рекламы.

– Я уже читал пророчество по-французски, – говорит он, – но не всё понял. Может быть, это особенности перевода?

– Это особенности оригинала, – отвечает Парфений.

На самом деле пророчество нам с Парфением понятно – или почти понятно. Непонятным мы называем то, во что не хотим верить. Нам кажется, что, если мы будем толковать его строка за строкой, всё осуществится. Честно объясняем это Жану-Мари. Он кивает. Попытается понять всё самостоятельно. Встает и прощается.

– Беседа с Ним – это ведь попытка оправдания Острова? – Леклер встает. – Если не возражаете, сделаю беседу финальной сценой.

Парфений внимательно смотрит на режиссера.

– Да, эта сцена вполне может стать финальной.

В дверях Леклер оборачивается: