Демон пробуждается - Роберт Энтони Сальваторе

Аджонас крепко сжал руку Квинтала, и его первый помощник рухнул на палубу. Откашливаясь и взывая к матросам о помощи, Смили с трудом поднялся.

— Попробуй еще хоть раз затеять тут беспорядки или подстрекать матросов, Бункус Смили, — закричал на него Квинтал, — и мы с товарищами сначала тебе все руки-ноги переломаем, а потом бросим за борт. Долго ты в таком состоянии сможешь оставаться на плаву, дожидаясь, пока «Бегущий» вернется и подберет тебя?

Толстяк побледнел.

— Мы так давно в пути! — умоляюще заныл Смили. — Слишком давно!

— Остров… — начал было Аджонас, но Смили перебил его.

— Нет никакого острова! — взревел он, и по палубе побежал шепоток согласия; матросы, как бы невзначай, подходили все ближе.

Аджонас бросил на Квинтала обеспокоенный взгляд. Плавание продолжалось уже второй месяц, и в глубине души капитан все время опасался, хватит ли у моряков терпения. Он тщательно отбирал их, многих знал уже не первый год, но не меняющееся неделя за неделей зрелище бескрайнего моря могло вывести из равновесия кого угодно.

— Три месяца! — громко сказал он, обращаясь к матросам. — Я предупреждал вас, что до места назначения нам плыть три месяца. Ну, идет только второй с тех пор, как мы вышли из Санта-Мир-Абель. Выходит, вы трусы? А я-то думал, вы люди чести.

Это заставило матросов отступить, хотя они продолжали ворчать.

— Учти, — сказал Квинтал Смили, — ты лично отвечаешь мне за действия экипажа.

Тот попятился, не осмеливаясь отвести взгляда от грозного монаха.

— Будет только хуже, если Пиманиникуит окажется нелегко найти, — сказал капитан. Квинтал вперил в него ледяной взгляд. — Мы идем правильным курсом и не отстаем по времени, — поторопился заверить его Аджонас. — В соответствии с полученными мной картами.

— Они выверены с точностью до лиги, — проворчал Квинтал.

Так оно и было, поскольку четыре с половиной нелегких недели спустя дозорный закричал:

— Прямо по курсу земля!

Все высыпали на палубу. Вскоре сероватый туман впереди истончился, и из него действительно проступил остров конической формы. Когда они подошли поближе, стало видно, что он густо зарос зеленью.

— По моим оценкам, в запасе у нас неделя, — заметил Аджонас, обращаясь к монахам; Пеллимар, все еще слабый, также вышел на палубу. — Нужно пристать к берегу и выслать разведчиков…

— Нет! — ко всеобщему изумлению, рявкнул Квинтал. Предложение капитана выглядело вполне логичным. — На берег Пиманиникуита могут сойти только Собиратели. Любой другой, осмелившийся сделать это, поплатится жизнью.

Это распоряжение ужасно удивило Эвелина; он даже не заметил, что Квинтал открыто произнес название острова.

Капитана слова монаха тоже застали врасплох — и, конечно, не обрадовали. Его люди так долго находились на борту корабля! Попробуй удержи их, когда вон она, земля, совсем рядом, приветливая и манящая. Лишить их возможности высадиться на остров и хотя бы поесть свежих фруктов, которых они были лишены все эти месяцы, с точки зрения капитана было чистым безрассудством.

Но Квинтал стоял на своем.

— Плывем вокруг острова, находим самое подходящее место для высадки Собирателей, потом уходим на глубокую воду, да так, чтобы вообще не видеть остров, и возвращаемся через пять дней, — распорядился он.

Аджонас заколебался. Он был целиком и полностью не согласен с Квинталом, но хорошо помнил, что сказал ему аббат: как только они доберутся до Пиманиникуита, командование переходит к монаху. В конце концов, именно этот остров был целью всего путешествия, и отец Маркворт не скрывал от Аджонаса, какая роль предназначена ему в этом предприятии. В открытом море капитаном был он; у Пиманиникуита он должен был делать то, что ему приказывают, или лишиться своей платы, а сумма была немалая.

Вот почему капитан не стал спорить. Они обогнули остров, заметили подходящую лагуну и ушли в открытое море на пять дней, которые тянулись в особенности долго для Эвелина и Таграйна.

Весь последний день Эвелин провел в молитвах и медитации, стараясь настроиться на выполнение предстоящей задачи. Ему ужасно хотелось пойти к Дансалли, рассказать ей о своих страхах, но он сдержался. Это было его испытание.

В конце концов он и Таграйн соскользнули по веревке в лодку, покачивающуюся на волнах рядом с «Бегущим». Перед ними неясно вырисовывался Пиманиникуит.

— Когда камни начнут падать, нам придется уйти подальше отсюда, — объяснил им Квинтал, — потому что было немало случаев, когда они причиняли серьезный вред. Как только все закончится, мы вернемся.

Внезапно с кормы послышался крик, заставив Аджонаса и монахов резко обернуться. Один из матросов, совсем молоденький мальчик лет семнадцати, который особенно тяжело переносил долгое путешествие, прыгнул с корабля в воду и быстро поплыл к берегу.

— Господин Смили! — взревел Аджонас, не спуская яростного взгляда со столпившихся на палубе матросов. — Лучников на палубу!

— Пусть себе плывет, — к удивлению Аджонаса, сказал Квинтал, отлично понимающий, что может произойти, если юношу застрелят сейчас, на глазах у всего экипажа. — Пусть плывет! — громко повторил он. — Но за то, что парень ослушался приказа, ему придется поработать вдвойне.

Он перегнулся через борт и зашептал что-то Таграйну. Речь, несомненно, шла о расплате, которая должна была настигнуть сбежавшего матроса. Эвелин голову готов был дать на отсечение, что при этом подразумевалась вовсе не усиленная «работа».

Эвелин и Таграйн налегли на весла, а «Бегущий» на всех парусах устремился в открытое море. На его борту Квинтал рассказывал всем и каждому, какая опасность угрожает глупому матросу, рискнувшему поплыть к острову, потому что только специально обученные монахи в состоянии выдержать то, что вскоре там начнется.

— Вряд ли он выживет и вернется на корабль, — таким образом Квинтал пытался подготовить матросов к ожидающему их «сюрпризу».

Таграйн выскочил на берег, как только лодка заскребла днищем по черному песку. Беглеца они миновали еще на воде, он плыл далеко в стороне, и Таграйн прекрасно запомнил направление и скорость его движения.

Эвелин окликнул товарища, но тот лишь приказал ему спрятать лодку и убежал, ни разу не оглянувшись.

У Эвелина болезненно засосало под ложечкой. Он завел лодку в защищенную часть лагуны и затопил ее.

Таграйн вернулся на удивление быстро. Эвелин вздрогнул, увидев, что он один.

— Здесь полно всякой еды! — со счастливым видом закричал Таграйн, дрожа от возбуждения. — И нам нужно отыскать пещеру, где укрыться.

Эвелин последовал за ним, безмолвно молясь о душе молодого моряка.

Следующие два дня в основном прошли в небольшой пещере на краю единственной возвышающейся над морем горы и оказались почти невыносимы. Таграйн был как будто не в себе, все время расхаживал туда и обратно и непрерывно бормотал что-то под нос.