Демон пробуждается - Роберт Энтони Сальваторе

— Я… Я не хотел… — залепетал Эвелин, чувствуя, что причинил ужасную боль свой драгоценной Дансалли.

— Ты считаешь меня шлюхой. И так оно и есть.

— Нет, — ответил Эвелин, положив ей на плечо руку.

— Но на самом деле я чиста, как… Ты даже представить себе не можешь! — она горделиво вскинула голову, глядя прямо в глаза Эвелину. — Да, мое тело участвовало во всем этом, но не сердце! Нет, ни разу! Даже с моим жалким мужем… Может, поэтому он и вышвырнул меня вон!

Мысль, что Дансалли никогда никого не любила, поразила Эвелина. Несмотря на полное отсутствие сексуального опыта, он понял, что она имела в виду.

И поверил ей!

Без единого слова склонился и поцеловал ее.

В этот день брат Эвелин узнал очень много о любви и понял, что слияние тела и духа придает этому чувству такую глубину, какой он не мог себе и представить.

Для Дансалли все случившееся между ними тоже стало откровением.

Встречали «Бегущего» в Санта-Мир-Абель гораздо скромнее, чем провожали. На пирс вышли всего несколько монахов, среди которых были магистры Джоджонах и Сигертон. Братья низшего звания отнесли на борт пару тяжелых сундуков. Оказалось, что за время отсутствия корабля построена новая пристань, выдающаяся далеко в залив, к которой «Бегущий» мог свободно причалить.

Чтобы успокоить экипаж, Аджонас приказал немедленно открыть принесенные сундуки, и матросы просто рты пораскрывали!

Эвелин тоже успел разглядеть груды монет и драгоценностей. Однако, когда крышки сундуков снова захлопнулись, у него осталось беспокойное ощущение, будто они выглядели как-то не так, или… Или, может быть, там было что-то еще, кроме драгоценностей. Но что же? Он никак не мог точно вспомнить. И еще его смущала магическая аура, окружающая магистра Сигертона. Этот человек все время держал одну руку за спиной, а в другой перекатывал камни — алмаз и дымчатый кварц.

Насторожившись, но помалкивая о своих подозрениях, Эвелин попрощался с Аджонасом и остальными — хотя никто из них не сожалел о том, что трое монахов покидают «Бегущий» — и сошел на берег. Его мысли занимала Дансалли; он надеялся, что она в самом деле покинет корабль в следующем порту и вернется в Санта-Мир-Абель. Логически рассуждая, именно так она и должна была поступить, учитывая то, что произошло между ними. Но сомнения оставались. Кто знает, может, их встреча не так уж много значила для Дансалли? Вдруг он не понравился ей просто как мужчина? Или, может, Аджонас приказал ей затащить Эвелина в постель, или она сделала это на спор с ним?

Эвелин всячески старался отогнать прочь все эти сомнения. Однако логика логикой, но он твердо знал, что успокоится лишь тогда, когда увидит у ворот Санта-Мир-Абель темноволосую женщину с голубыми глазами, в которых благодаря ему снова засверкали искорки жизни.

В аббатстве монахов ожидал несравненно более теплый прием. В большом молитвенном зале стояли столы с угощением — еще теплые оладьи и свежие булочки, пироги с корицей и изюмом, мед и даже очень редкое вино под названием «болотное». Хор одну за другой пел радостные песни. Сам отец Маркворт наблюдал за празднеством со своего высокого кресла на балконе. Монахи и служащие монастыря танцевали, пели и смеялись весь вечер напролет.

Как хотелось Эвелину, чтобы Дансалли была здесь! Эта мысль заставила его задуматься о том, почему на празднество не пригласили никого с «Бегущего». Сейчас был прилив, и корабль мог отчалить лишь в середине ночи, так почему было не пригласить сюда человек тридцать матросов или по крайней мере капитана? Они, без сомнения, это заслужили.

Последний кусок булочки с корицей чуть не застрял в горле Эвелина — к нему направлялась группа монахов и среди них Пеллимар; сейчас начнутся расспросы о том, что произошло на острове. А ведь Эвелину строго-настрого запретили рассказывать об этом до того, как он повидается с аббатом.

К тому же в этот момент мысли его повернулись совсем в другом направлении. Он вспомнил камни, с которыми магистр Сигертон появился на пристани: алмаз и дымчатый кварц. Свойства алмазов, этих чудных камней, словно сотканных из света, были ему хорошо известны, но он никогда не использовал кварц. Не обращая внимания на оклик Пеллимара, он прикрыл глаза и попытался вспомнить то, чему его учили.

И внезапно его словно озарило. Алмаз способен быть источником не только света, но и искр! А кварц мог создавать иллюзию того, чего на самом деле не было! Капитана и моряков «Бегущего» обманули! Теперь Эвелин понимал, почему никто из них не присутствовал на этом празднике, и, подумав о том, что может случиться, почувствовал, что все у него внутри похолодело.

Он вскочил, бросил подходящим монахам, что вскоре непременно поговорит с ними, и выбежал из зала, мысленно прикидывая число присутствующих. Выходило, что далеко не все братья находились сейчас здесь; в особенности бросалось в глаза отсутствие одной группы монахов, уже более десяти лет живущих в аббатстве и по уровню мастерства мало чем отличающихся от магистров.

Не видно было и магистра Сигертона.

Эвелин выбежал из молельни и помчался по пустым коридорам, его шаги громким эхом отдавались по всем переходам. Он не знал точно, сколько сейчас времени, но предполагал, что где-то около полуночи.

Он бежал по южной, обращенной к морю, части монастыря и вскоре оказался в одном из длинных коридоров, в левой стене которого находилось множество выходящих на залив маленьких окон. Эвелин прильнул к одному из них, с отчаянием вглядываясь в ночь.

В свете ущербной луны можно было различить очертания «Бегущего», покидающего залив.

— Нет… — еле слышно пробормотал он, заметив суматоху на палубе — крошечные фигурки, мечущиеся вокруг огня на корме.

И потом он увидел огненную вспышку, отразившуюся в неспокойной воде. Очевидно, это был уже второй удар.

— Нет! — закричал Эвелин.

Из аббатства вылетел пылающий шар, промчался рядом с правым бортом судна, и паруса превратились в один огромный пылающий костер.

Огневой вал нарастал с каждым мгновением — все новые и новые огненные шары и огромные тяжелые камни летели в сторону обреченного корабля. «Бегущий» потерял управление, и сильное течение залива Всех Святых понесло его к опасному рифу. Эвелин содрогнулся, увидев, как в тщетной надежде на спасение люди начали прыгать с палубы.

Крики несчастных далеко разносились над темной водой; однако вряд ли остальные монахи, увлеченные празднеством, слышали их. С чувством безнадежности Эвелин наблюдал, как корабль, почти на протяжении восьми месяцев бывший его домом, содрогнулся, сильно накренился и разбился о риф. Слезы ручьями струились по лицу Эвелина; снова и снова он повторял лишь:

— Дансалли… Дансалли…

Бомбардировка продолжалась еще долго. Эвелин слышал крики людей, доносившиеся из холодной воды, и, вопреки здравому смыслу, надеялся, что кто-нибудь — может, и его дорогая Дансалли — доберется до берега.