Око Марены - Валерий Елманов

След, оставленный на снегу, был для него и вовсе открытой книгой, все буквы в которой он выучил ребенком, а потому мог читать в совершенстве. Благодаря этому у них всегда была пища: он скрадывал зверя, и он же мастерски, с одной стрелы бил его в сердце, поражая насмерть.

И при всем своем внешнем добродушии, а также спокойной невозмутимости, граничащей с флегматизмом, он никогда не оставался без дела: то собирал уже во время вечернего привала подмерзшую кисло-сладкую клюкву, то мастерил силок, то ремонтировал прохудившуюся одежду.

В самом же обряде, до которого Золото и близко не подпустили – он ждал верстах в пяти от Каинова озера, – ничего запоминающегося для Константина не было. Все произошло буднично и прозаично, будто собравшиеся проводили не важнейший обряд закрытия магического и зловредного Ока, а рядовой забор крови у обыкновенного пациента на станции переливания. Разве что вместо шприцов князю попросту полоснули по венам левой руки здоровенным мясницким ножом, да одежда на мертвых волхвах мало напоминала белую или зеленую врачебную униформу – вот и все отличие.

Да и сами жрецы тоже ничего особенного, на взгляд постороннего наблюдателя, каковым являлся Константин, не представляли. Мужики как мужики. Встреться такие князю в толпе рязанских жителей, и Константин никогда бы не отличил, кто именно перед ним стоит: то ли простой кузнец или скорняк, то ли жрец. На откровенные разговоры они тоже не поддавались, хотя выслушивали Константина с большим вниманием и даже уточняли-переспрашивали, если им было что-то непонятно. Но поведать хоть что-то о себе – ни полслова.

Словом, из всего, что там происходило за те три дня, что они находились, Константину запомнилось лишь странное пророчество, которое, в качестве своеобразной награды за своевременное прибытие, изрек ему один из волхвов – поджарый сухощавый Рагабор. Имя его, как позже поведал ему Маньяк, означало редкостное сочетание всех самых важных славянских составляющих – солнца, земли, воды и леса. Само же предсказание было до чрезвычайности туманным, как, впрочем, и любое предсказание будущего, а также одновременно пугающим и обнадеживающим. Чего больше – Константин так до конца и не понял. Произносил его Рагабор монотонным голосом, слова мягко журчали одно за другим, но странное дело – столь же легко, плавно и аккуратно укладывались у князя в голове. Очевидно, подсознание решило уделить для такой важной информации самую надежную полочку в своем хранилище.

– Бойся не тьмы, но света в ней. Мрака вокруг не страшись, мрака внутри сторожись. Мертвой крови не пугайся, травленой – опасайся…

И в этом духе целых пять минут, не меньше. Остальные двое тоже вручили на прощание по подарку. Жрец с будничным мужицким именем Звонита наделил Константина перстнем, камень на котором, по уверению волхва, был способен распознавать все яды, мгновенно меняя свой густой рубиновый цвет на голубой, синий и даже темно-фиолетовый, чуть ли не черный – в зависимости от силы яда. Самый же старый из них и самый нелюдимый – за все время общения он даже не назвал своего имени, сурово пообещал, что отныне о любой опасности и беде его будет предупреждать Хугин[130], которого князь сразу узнает. Правда, кто это такой, волхв сказать не соизволил, а уточнять Константину было неудобно.

Место, где все происходило, почему-то в голове так и не отложилось. Такое ощущение, будто его попросту вырезали из памяти вместе с окружающей природой. В одном только он готов был поклясться – не было там поблизости ни Каинова озера, да и какого-либо другого, или, на худой конец, просто пересохшей котловины или впадины тоже не имелось.

Обратная же дорога и вовсе не оставила у Константина в памяти никаких следов, если бы не мимолетная случайная встреча, произошедшая на пути между Торжком и Тверью. Сани, в которых они ехали, обгоняли все, кому не лень, – уж очень неторопливую животину они прикупили впопыхах. Обогнал их с самого утра среди всех прочих и один богатый поезд[131], сопровождаемый двумя десятками вооруженных всадников.

А уже ближе к середине дня, как ни удивительно, они и сами его нагнали. Количество саней, притулившихся к обочине узкой санной дороги, к тому времени изрядно поубавилось, да и рядом с ними почти никого не было. Все люди, включая и возниц, растерянно топтались возле какого-то черного пятна близ опушки леса. Пятно вяло шевелилось и время от времени издавало пронзительные крики, наполненные дикой болью и ужасом. Голос был женский.

Вот женщина, в которой столько света,

Друг в непогоду, спутница в борьбе, —

И сразу сердие подсказало: эта,

Да, только эта – луч в твоей судьбе!

В. А. Рождественский

Тут же, рядом с пятном, навзрыд рыдали три женщины. На самом деле их было четыре, даже пять, если считать ту, что лежала, но не голосила только одна из них – та, что держала на своих коленях голову лежащей. Она сухо и отрывисто отдавала какие-то распоряжения, после которых два воина заторопились к брошенным на единственного возницу лошадям и поспешили куда-то прочь, в сторону Твери. Чуть погодя с места сорвался еще один и через несколько секунд тоже помчался, но уже в противоположную сторону, по направлению к Торжку.

– Лекарь есть? – крикнул он на ходу, когда поравнялся с санями, где находился Константин, ведьмак и Юрко, но не дождавшись ответа или приняв молчание за отрицание, тут же пустил своего жеребца в галоп.

– А ну-ка, останови, – хлопнул Константин по плечу Юрка, едва они поравнялись со стоящим поездом, и предложил Маньяку: – А пойдем-ка поглядим, что там у них стряслось. Заодно и кости разомнем малость, а то затекли уже.

– Я сразу всем глаза отвести не сумею, – предупредил ведьмак с неодобрением к такому пустому любопытству князя.

– Волков бояться… – беззаботно махнул в ответ на это рукой Константин и легко выпрыгнул из саней.

Один из оставшихся воинов некоторое время пристально всматривался в приближающихся к ним путников, но у них не было никакого оружия, и это успокоило его.

Едва Константин подошел поближе, как сразу понял, что именно стряслось. Сработал самый обыкновенный закон подлости. Часть поезда ближе к вечеру укатила вперед, чтобы успеть все приготовить для предстоящего ночлега. Барышни притормозили, чтобы сходить кое-куда в лесок. И все бы ничего, но на обратном пути, уже возвращаясь из леса, одна из них – самая молодая и игривая – мимоходом зацепилась своей шубкой за толстую ветвь высохшего лесного великана, которому, для того чтобы рухнуть, хватило и этой малости. Время у девицы было, но вместо того чтобы метнуться в сторону – все равно в какую, – она стояла и смотрела, как могучий титан начинает валиться на нее, с треском вытягивая из земли свои полусгнившие корни. Лишь в самый последний момент ее инстинкт самосохранения все-таки сработал, подтолкнув свою хозяйку, но было уже поздно, и левая нога ее оказалась прочно придавлена рухнувшим дубом.