Уважаемый господин М. - Герман Кох

– Мириам, – сказал он, – ты не должна сразу принимать все на свой счет. Но ты сама это говоришь. Мне от тебя ничего не надо. Но размышления явно наводят на тебя скуку. По крайней мере, ты так говоришь. Правильно? Тебе скучно, когда ты размышляешь?

Мириам опустила сборник кроссвордов на колени, она глубоко вздохнула и постучала ручкой по верхним зубам.

– Герман, что не так с кроссвордами? Ты все еще не можешь этого объяснить.

– Да все с ними так, я уже сказал. Я только спрашиваю себя, что происходит в голове у того, кто ищет синоним для слова «парусник». Из семи букв. Ничего не могу с этим поделать, но, по-моему, это значит убивать время. А время не надо убивать. Время – наш друг. Пока мы учимся его переживать.

И тут Мириам удивила Лауру – а может быть, и всех – тем, что разразилась громким хохотом.

– Ой, Герман! – сказала она. – Как замечательно! Мы получили урок йоги. Или медитации? Какие именно упражнения надо делать, чтобы пережить время? Нашего друга время?

Но, может быть, еще удивительнее была реакция Германа; полсекунды он молча таращился на Мириам, а потом тоже расхохотался.

– Извини, – сказал он со смехом. – Да, я теперь тоже это слышу. Как сам говорил. Я попробую еще раз – с твоего позволения, Мириам. Что происходит в твоей голове, когда ты решаешь кроссворд?

Лауре снова показалось – но на этот раз она была не так уверена, – что, кроме нее, никто не заметил полсекунды полной паники в глазах Германа, когда Мириам над ним смеялась. Он очень быстро овладел собой, это верно, за полсекунды он нашел выход из положения.

– Я думаю о всяких вещах, – сказала Мириам. – Над чем-то ломаю голову. И тогда принимаюсь за кроссворд. Уже через десять минут я забываю, о чем думала, о чем беспокоилась. Я занята, я что-то решаю. Что-то вне меня самой. Что-то, что не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к моему ограниченному образу мыслишек. Через час кроссворд решен. И я совсем забыла, над чем ломала голову. Всем советую.

– О’кей, – сказал Герман. – Ясно. Мне совершенно ясно.

Хотя в его словах все еще звучало какое-то сомнение или двусмысленность, тон его больше не был саркастическим – он улыбался Мириам.

– Больше не буду тебе мешать.

Это было накануне вечером. Лаура вспомнила, что от этого внезапного взаимного уважения между Германом и Мириам ей стало совсем не по себе. Между этими двумя не должно быть такой приязни. Она спросила себя, так ли уж глупа Мириам, как расценил ее Герман, – и не понял ли тем временем он сам, что ошибался.

В конечном счете Лаура предпочла бы, чтобы произошло новое столкновение и истерика, она даже подумала, не спровоцировать ли их, – но решила, что это было бы шито белыми нитками.

Теперь она была рада, что промолчала. За один вечер из «самой глупой» девочки в компании Мириам превратилась в союзника. Это еще может пригодиться впоследствии, когда Герман расскажет все Стелле. Других ей бояться нечего, подумала она. Михаэл и Рон во всем, что они делали или говорили, прежде всего оглядывались на Германа. Давид как был, так и оставался лучшим другом Германа, хоть и бесхребетным. Если разобраться, то один Лодевейк продолжал думать независимо. Лодевейк всегда прямо говорил, что думает, – а зачастую еще и не подумав, – и он несомненно стал сильнее с тех пор, как умерла его мать.

Лаура посмотрела на Стеллу, которая сидела рядом с Германом, небрежно обняв его за плечи. Вскоре после ужина Герман объявил, что пойдет в сад выкурить сигаретку, а Лаура со стопкой грязных тарелок пошла на кухню, и на ходу он слегка тронул ее за руку.

Лаура нашла его за сарайчиком.

– Я скажу ей сегодня же вечером, – сказал он.

– Когда сегодня вечером?

– В любом случае до того, как пойдем спать. Это мучительно. Это становится ужасно. Но все-таки странно, что… ну да, это просто странно.

Лаура наклонилась к нему. От него пахло сигаретным дымом, он и в самом деле был ужасно тощий под футболкой, через кожу она ощущала выступающие сбоку кости, а потом, когда кончики ее пальцев скользнули вверх по его телу, – ребра. Но его язык был не таким неловким, как она ожидала после подробных отчетов Стеллы.

– Все, идем в дом.

Он с мягкой настойчивостью оттолкнул ее от себя, он дышал тяжело.

– Если кто-нибудь нас так увидит… если они нас тут застукают…

Он слегка потянул ее за волосы.

– Будет нехорошо, – сказал он.

Было уже за полночь. Они еще немножко поболтали о фильме, в котором Герман снял своих родителей. В конце концов Герман согласился с Мириам, что «Жизнь ради смерти», возможно, не самое удачное название. Потом он еще что-то рассказал о сценарии более длинного фильма, который они начали вместе с Давидом. Игрового фильма о восстании в средней школе. Восстание поднимется после того, как учитель несправедливо выгонит из класса девочку, но, конечно, брожения среди школьников начнутся уже задолго до этого. Сначала это будет чисто идеалистическое восстание, бунт против несправедливости, но постепенно пройдут дни и недели – восставшие завладеют всей школой, учителей запрут в спортивном зале, здание школы окружат полиция и военные, – и лидеры бунтовщиков столкнутся с необходимостью принимать все более трудные решения. Чтобы доказать свою силу, они заставят учителя с завязанными глазами встать у окна одного из классов.

– Все остальные окна заклеены газетами, – сказал Герман. – И тогда есть несколько вариантов. Или школьникам некуда отступать, и они должны что-то сделать с этим учителем, потому что иначе будет неправдоподобно, или учитель с завязанными глазами станет для военных сигналом к штурму школы. Восстание будет подавлено с применением грубой силы.

И в эту самую минуту Стелла встала и потянулась.

– Думаю пойти наверх, – сказала она. – Ты идешь? – обратилась она к Герману.

– Я тут подумал… – начал Герман, но умолк.

– Что? – спросила Стелла.

– Не сходить ли нам… Не знаю…

Он тоже встал, на Стеллу он не смотрел.

– Вообще-то, мне хочется прогуляться перед сном. Просто вдвоем с тобой.

34

– Я хотел вам сказать, – начинаете вы, но умолкаете: с ревом двигателя и скрежетом тормозов на нашу улицу поворачивает грузовик, и продолжать разговор становится невозможно.

Ожидая, пока грузовик проедет – на белом кузове синими буквами написано название фирмы, которая занимается переездами, номер ее мобильного телефона и адрес сайта, – я разглядываю ваше лицо.

Мы стоим на углу возле мусорных контейнеров; я только что бросил в контейнер мешок с мусором, а когда выпрямился, вы уже стояли рядом. Тогда у вас на лице было задумчивое выражение, словно вы старались припомнить, кто же я такой; теперь ваше лицо выражало нечто, что, наверное, могло бы сойти за неловкость или застенчивость. Оно вам не идет, неловкое или застенчивое выражение лица: кажется, будто все ваши мимические мышцы сопротивляются ему, – может быть, с вами это впервые и вы еще недостаточно хорошо знаете, как оно делается.