Скандал с Модильяни. Бумажные деньги - Кен Фоллетт

Том сидел напротив нее. Джулиан расположился в дальнем конце стола. Они оставались вчетвером, если не считать дворецкого, и Саманта мельком подумала, где Сара и почему не приехала. Джулиан хранил по этому поводу молчание. Зато с огромным энтузиазмом рассказывал о приобретенной им картине. Его глаза просто сияли, а руки порхали в воздухе. Вероятно, именно эта картина и послужила причиной происшедшей с ним трансформации.

– Модильяни просто подарил свою работу! – говорил он. – Передал ее раввину в Ливорно. А когда тот удалился на покой в заброшенную итальянскую деревушку, то взял полотно с собой. Там оно и пробыло все это время. Провисело на стене простой крестьянской хижины.

– Вы уверены в ее подлинности? – спросила Саманта.

– Абсолютно. Узнаваема характерная манера класть мазки, картина подписана автором, а ее история доподлинно установлена. Невозможно требовать большего. Кроме того, по моей просьбе ее скоро осмотрит один из ведущих экспертов.

– Уж лучше бы ей оказаться подлинником, – вмешался лорд Кардуэлл. Он отправил последний кусочек крекера с сыром в рот и откинулся на высокую спинку кресла в столовой. Саманта наблюдала, как дворецкий беззвучно скользнул к хозяину и убрал его тарелку. – Картина обошлась нам в крупную сумму.

– Нам? – с любопытством переспросила Саманта.

– Мой уважаемый тесть профинансировал сделку, – поспешно пояснил Джулиан.

– Занятно. Одна из моих подруг тоже говорила о потерянной картине Модильяни, – сказала Саманта. Она наморщила лоб в усилии вернуть воспоминание – в последнее время память стала порой подводить ее. – Кажется, она что-то писала мне об этом. Ее зовут Ди Слейн.

– Должно быть, речь шла о другом произведении, – сказал Джулиан.

Лорд Кардуэлл потягивал кофе.

– А знаете, Джулиану ни за что не удалось бы добиться подобного успеха без моего своевременного и мудрого совета. Ты же не будешь возражать, Джулиан, если я расскажу, как все было?

По выражению лица Джулиана Саманта поняла, что он как раз возражал бы против этого, но Кардуэлл продолжал, не дождавшись его ответа:

– Он пришел ко мне просить денег на покупку картин. Я же заявил ему, что исповедую деловой подход ко всему, и если он хочет получить мои деньги, ему придется сначала показать, какую выгоду я смогу извлечь из своих инвестиций. Иди, сказал я ему, и сделай подлинное открытие. Тогда я, быть может, рискну вложить в него свои средства. И он сделал именно это.

Улыбка Джулиана, адресованная Саманте, как бы говорила: «Пусть старый дурень мелет языком и дальше».

– Как получилось, что вы стали крупным бизнесменом? – спросил Том.

Кардуэлл улыбнулся.

– Эта история восходит к эпохе моей бурной юности. К тому времени, когда мне исполнился двадцать один год, я уже попробовал почти все: совершил кругосветное путешествие, был изгнан из колледжа, участвовал в скачках и в гонках на аэропланах. Не говоря уже об обычных увлечениях молодости – вино, женщины, музыка.

Он ненадолго прервался, устремив невидящий взор внутрь своей кофейной чашки, а потом продолжил рассказ:

– Когда же мне стукнул двадцать один год, я унаследовал семейное состояние, а кроме того, женился. Не успел оглянуться, как у меня уже должен был появиться первый ребенок – не Сара, конечно. Она родилась значительно позже. И внезапно я осознал, что с баловством и забавами пора заканчивать, поскольку они не могут принести зрелому мужчине подлинного удовлетворения. Но в то же время у меня не было желания управлять имениями, как и работать в фирме под началом отца. И я явился со своими деньгами в Сити, где скоро обнаружил, насколько там мало людей, которые бы разбирались в финансовых вопросах лучше меня. Как раз в тот момент случился крупный обвал биржевых котировок, в мире ценных бумаг воцарился хаос. Биржевые дельцы находились в шоковом состоянии. Я же сумел скупить несколько компаний, на которые, насколько я мог судить, биржевой кризис не должен был сильно повлиять. И оказался прав. Когда мир вновь встал с головы на ноги, я оказался в четыре раза богаче, чем в начальный период. Разумеется, потом прогресс в моих делах стал более замедленным и постепенным.

Саманта кивнула. Она примерно догадывалась, как добился успеха хозяин дома.

– А сейчас вы довольны, что в свое время занялись бизнесом? – спросила она.

– Не могу с уверенностью ничего утверждать, – в голосе старика зазвучали печальные нотки. – Знаете, ведь когда-то я мечтал изменить весь мир подобно многим из вас – молодых людей. Я считал, что смогу с помощью своего богатства принести людям много добра. Но вот только так получается, что, как только погружаешься в мир бизнеса, где все время стоит вопрос о выживании, о способности удержать свои компании, удовлетворяя аппетиты владельцев акций, то незаметно теряешь интерес к великим прожектам и былым великодушным устремлениям.

Воцарилось молчание.

– И вообще, так ли плох этот мир, пока в нем есть мои прекрасные сигары? – закончил он с усталой улыбкой.

– А еще картины, подобные тем, что вы собрали, – вставила реплику Саманта.

– Вы покажете Сэмми и Тому свою коллекцию? – обратился к тестю Джулиан.

– Разумеется. – Пожилой аристократ поднялся из-за стола. – Воспользуюсь шансом похвалиться, пока вещи еще здесь.

Дворецкий услужливо отодвинул кресло Саманты, чтобы ей легче было встать. Она последовала за Кардуэллом сначала из столовой в холл, а потом по двум пролетам широкой лестницы на второй этаж.

На верхней площадке Кардуэлл приподнял большую китайскую вазу, из-под которой достал ключ. Саманта искоса бросила взгляд на Тома и заметила, как жадно он запоминает все детали – его глаза непрерывно блуждали по сторонам. Его особое внимание привлекло нечто, расположенное в нижней части дверного косяка.

Между тем Кардуэлл открыл массивную дверь и пригласил их войти. Картинная галерея занимала угловую комнату, служившую, вероятно, прежде гостиной, подумала Саманта. Стекла в окнах были укреплены вплавленной в них проволочной сеткой.

Кардуэлл получал явное удовольствие, проводя актрису мимо ряда полотен, кратко рассказывая историю приобретения каждого.

– Вы всегда были любителем живописи? – спросила она.

Он кивнул.

– Эту любовь прививает человеку классическое образование. Хотя оно многое обходит вниманием – например, искусство кинематографа.

Они остановились перед картиной Модильяни. На ней была изображена обнаженная женщина, преклонившая колени на полу. Очень реально написанная женщина, как показалось Саманте, с простоватым лицом, с неопрятно встрепанной прической, с угловато выпиравшими костями и с небезупречной кожей. Ей все это очень нравилось.

Кардуэлл оказался настолько обходительным, милым и полным своеобразного шарма человеком, что план ограбить его вызывал у нее теперь чувство вины. Но ведь он, так или иначе, собирался расстаться со своей коллекцией, а страховка покроет все возможные убытки. А кроме того, шериф Ноттингемский[19]тоже, возможно, обладал незаурядным обаянием.