Время умирать - Уилбур Смит

— Видели его? — нетерпеливо спросил Рикардо.

— Нет, — Шон покачал головой. — Но Матату считает, что мы уже близко. С этой минуты — полная тишина!

Пока они нагружали каноэ, Шон одним глотком опустошил кружку обжигающего чая и забросал костер песком.

Отталкиваясь багром, они двигались вдоль протока к соседнему острову; оказавшись там, Шон опять влез на верхушку дерева, пока Матату обшаривал кусты в поисках слоновьего следа. Через пятнадцать минут он вернулся, и Шон соскользнул вниз.

— Он перешел на другое место, — прошептал Матату. — Но дует плохой ветер.

С серьезным видом он достал из набедренной повязки кисет с золой и вытряхнул из него облачко мелкого белого пепла:

— Смотри, крутится и виляет, как шанганская шлюха!

Шон кивнул; и, пока они перебирались на следующий остров, снял свою безрукавку. Теперь, обнаженный по пояс, он чувствовал, как меняет направление даже самый легкий ветерок.

На этом острове они увидели, где Тукутела выходил из воды на берег. Грязь, которой он забрызгал низкий кустарник, была еще влажной. Матату задрожал от возбуждения, как хороший охотничий пес, почуявший дичь.

Они оставили каноэ и крадучись пробирались вперед, ощупью находя дорогу в густом кустарнике. Ветерок, шумевший в пальмовых кронах, скрадывал легкий шорох палой листвы и потрескивание сухих веток под ногами охотников. С одной из пальм старый слон явно оборвал орехи и затолкал их в глотку, даже не жуя, потом отправился дальше. Они опять опоздали.

— Он бежал? — прошептал Шон, боясь, что слон может их почуять, но Матату знаком успокоил его, показывая на обглоданные молодые побеги, которые слон оставлял за собой. Древесина еще не совсем высохла, но неровный след вел через весь остров и на дальней его стороне нырял в очередной канал. Они послали Пумулу назад, чтобы он притащил каноэ; когда тот вернулся, Шон и Матату усадили в посудину Рикардо. Толкая лодку перед собой, они молча брели по пояс в воде, пока не показался берег нового островка.

Здесь они обнаружили кучу навоза, мягкого и рыхлого от тростника и водяных гиацинтов, а рядом растекшуюся лужу мочи — будто кто-то играл с садовым шлангом. Почва была еще влажной; зачерпнув пригоршню земли, Шон скатал из нее шар вроде тех, что лепят дети из грязи. Помет уже покрылся сухой коркой, но когда Матату наступил на кучу, его нога увязла во влажной каше, еще хранившей животное тепло, и он издал радостный возглас.

— Близко, очень близко! — возбужденно прошептал он.

Шон инстинктивно потянулся к патронташу на поясе и зарядил двустволку, изо всех сил стараясь не щелкнуть затвором. Рикардо все понял, он столько раз уже видел этот жест. Возбужденно ухмыляясь, он то взводил, то опускал предохранитель «ригби». Осторожно ступая, они шли друг за другом. И снова разочарование — слоновий след пересекал весь остров, чтобы на дальнем берегу снова исчезнуть в зарослях папируса.

Они стояли, уставившись на брешь в сплошной стене тростника, где стебли были расплющены огромным весом Тукутелы. Один из искалеченных стеблей, подрагивая, мало-помалу распрямлялся. Должно быть, слон прошел здесь всего несколько минут назад. Они замерли, вслушиваясь в шелест папируса на ветру.

И наконец услышали — где-то поблизости нарастал низкий гул, как если бы далеко отсюда шла летняя гроза, гортанный звук, который издает слон, когда он сыт и доволен. Этот звук, хоть и не очень громкий, разносится на многие мили, но Шон знал, что слон не больше чем в ста ярдах от них. Он взял Рикардо за руку и осторожно потянул его к себе.

— Надо смотреть, откуда дует ветер, — прошептал он, и тут послышался плеск и бульканье воды, которую слон втягивал хоботом и разбрызгивал себе на спину и плечи, спасаясь от жары. На мгновение они увидели черный кончик хобота, показавшийся над верхушками стеблей папируса.

От возбуждения горло Шона сжалось и пересохло.

— Назад! — раздался его хриплый шепот.

Он сделал предостерегающий жест Матату. Тот мгновенно повиновался, и они отступили, осторожно пятясь. Шон вел Рикардо за руку. Стоило им оказаться под защитой густых зарослей, как Рикардо яростно прошептал:

— Какого черта, мы же были так близко!

— Слишком близко, — сурово ответил Шон. — Среди папируса нет шансов на меткий выстрел. А если бы ветер изменился хоть на пару градусов, то все бы пропало. Пусть он сначала доберется до следующего острова.

Он ускорил шаг, уводя за собой Рикардо; они остановились под раскидистыми ветвями высокой смоковницы.

— Надо осмотреться, — скомандовал Шон. Они прислонили винтовки к стволу дерева, и Шон подсадил Рикардо на нижнюю ветку, а потом полез вслед за ним.

Почти на самой макушке они устроились в безопасной развилке; Шон придерживал Рикардо за плечо, пока оба всматривались в рощи папируса, оставшиеся далеко внизу.

Они увидели его сразу. Спина Тукутелы возвышалась над лесом тростника, мокрая кожа казалась угольно-черной. Под жесткой складчатой шкурой проступал кривой позвоночник. Он стоял к ним задом, лениво похлопывая огромными ушами. Их края были покрыты рубцами и кое-где порваны, более нежная кожа за ушами бугрилась от узловатых, перекрученных вен, напоминавших клубки змей.

Четыре белоснежные цапли восседали на его спине, рядком примостившись на позвоночнике. Их оперение и желтые клювы сверкали на солнце, сгорбившись, они зорко посматривали вокруг — зоркие часовые, которые предупредили бы старого слона о малейшей опасности.

Пока Тукутела находился в воде, к нему невозможно было подобраться, а три сотни ярдов — слишком большое расстояние для удачного выстрела. Им оставалось только наблюдать с вершины дерева, как слон медленно и величественно следует к ближайшему острову.

Дойдя до самого глубокого места, Тукутела погрузился в воду почти целиком; над поверхностью остался только хобот, который извивался и сворачивался в кольца, как морская змея. Потом слон вновь показался на дальнем конце протока, вода с шумом стекала с его гигантских темных боков.

Рикардо и Шон чувствовали, стоя на ветке смоковницы, что это пик их охотничьей карьеры. Никогда больше не будет такого слона. Никто больше не сможет похвастаться даже тем, что видел такого зверя. Тукутела принадлежал им. Казалось, они всю жизнь ждали этой минуты. Охотничий инстинкт подчинил себе все прочие чувства, как будто поблекло и выцвело все, что занимало их прежде. В этом было что-то древнее, поднявшееся вдруг из сокровенных глубин души и заворожившее их, как других завораживает гениальная музыка.

Старый слон поднял голову и оглянулся; на мгновение сверкнули его испещренные пятнами бивни, и они невольно вздрогнули при виде этих длинных, правильно изогнутых пик, как если бы перед ними было творение Микеланджело или тело прекрасной женщины. В эту минуту ничего другого для них не существовало. Они понимали друг друга без слов; чувство товарищеского плеча и общая страсть связали их прочнее обычной дружбы.