Любовь сильнее расчета - Элизабет Бойл

— И это после стольких лет, в течение которых я приходил сюда как к себе домой. Теперь даже Белтон против меня. Полагаю, поэтому поэты так вдохновенны. Муки. Страдания. Боль неразделенной любви.

— Похоже, ты упал с лошади и ударился головой. Вероятно, в этом истинная причина твоих страданий.

Отбросив букет в сторону, Дэл вздохнул.

— О бессердечный изверг. О низкий предатель. Что ты знаешь о моих страданиях? Ты прячешь от меня ангела, ниспосланного мне, чтобы исцелить меня. Мне следовало знать, что твое расчетливое холодное сердце никогда не поймет меня.

— Я понимаю, что тебе надо поехать домой и проспаться, не знаю уж, чего ты выпил сегодня.

— Ты думаешь, я пьян? — спросил Дэл. — Возможно, но я опьянел, заглянув в голубые глаза твоей кузины…

— Зеленые, — поправил Мейсон.

— Нет, голубые. Они как весенние незабудки.

— Нет, они зеленые.

— Ага! — с трудом поднимаясь, сказал Дэл. И Мейсон ощутил запах бренди, который густым облаком окутывал его друга.

— Так ты заметил! И полагаю, ты держишь ее взаперти, чтобы она не узнала, что ее сердце принадлежит мне, и только мне, а не тебе?

— Ее сердце принадлежит ей самой. И уверяю тебя, оно не принадлежит ни одному из нас.

Дэл вздохнул.

— Я что-то не очень в это верю.

Судя по сильному запаху контрабандного алкоголя, исходившему от Дэла, Мейсон мог бы поспорить, что тот выпил немалую долю запасов покойного отца.

— Не будь так в этом уверен, — повторил Дэл. — Я видел, как она смотрела на тебя. Леди не смотрит так на мужчину, если не испытывает к нему склонности. — Он с силой ударил себя кулаком в грудь, чуть не свалившись от удара. — Мы, поэты, разбираемся в таких вещах.

Мейсон протянул руку, чтобы поддержать его.

— Так ты не только сведущ в любви, но к тому же и поэт.

Лицо Дэла просветлело.

— Да. Это может оказаться моим преимуществом в глазах твоей кузины. Она в некотором роде синий чулок, поэтому я буду покорять ее стихами. Женщины такого сорта любят поэзию.

— И я должен думать, что ты весь вечер сочинял оды? — Мейсон, взяв друга под руку, повел его вниз по ступеням.

— Да, сочинял! — заявил Дэл.

— Продолжайте, лорд Поэт, — сказал Мейсон.

С расплывшейся по лицу улыбкой Дэл начал:

— Однажды в Дувре девушка жила…

Мейсон застонал.

— Что? — Дэл остановился, покачиваясь. — Недостаточно хорошо для вас, лорд Профессор? Может быть, я не обучался изящной словесности, чем хвастаешься ты, но ты должен признать, что начало очень художественно.

— Очень, — согласился Мейсон, ведя его через площадь к дому его матери. — Однако моя кузина не из Дувра.

— Я думал об этом, — сказал Дэл. — Но «в Дувре» так хорошо рифмуется с «кудри», что я позволил себе некоторую литературную вольность.

— Я бы сказал, что это тебя ко многому обязывает.

Дэл задумалсся над словами друга, и вдруг до него дошло, что его уводят от дома, где живет его безответная любовь.

— Нет, не надо. Я хочу оставаться на этих ступенях, пока она не согласится стать моей женой. — Он развернулся и, шатаясь, направился обратно к дому. — Хлад ночи не заставит меня свернуть с пути истинной любви. — Он плюхнулся на ступени и обратился к Мейсону: — А что такое, черт побери, «хлад ночи»?

— Я думаю, к утру ты это узнаешь.

Дэл глубокомысленно кивнул.

— Творческие муки и любовные страдания сделают меня еще более совершенным трагическим поэтом. Как ты думаешь?

— Я вижу, ты уже поэт, — опускаясь рядом с ним на ступени, сказал Мейсон.

Шепотом, огласившим всю площадь, Дэл произнес:

— После того как я завершу остальные песни или стихи — пока не знаю, как будет называться мой шедевр, — я закажу портному совершенно новый гардероб. Может быть, мистер Петтибоун рекомендует меня своему портному. Вот человек с европейским стилем и вкусом. — Он вздохнул и посмотрел на освещенное окно на третьем этаже. — Скажи мне, что это ее комната. Я видел ее, когда она смотрела из окна, и мне казалось, что мы всю жизнь смотрели в глаза друг другу. Даже в эту минуту я чувствую, как меня переполняет истинная любовь, ее лицо сияет, как полная луна, как Венера, выходящая из моря, как…

— Дэл, перестань, это комната Беатрис. — Мейсон поднял глаза и заметил, как отодвинутая занавеска быстро задернулась. — А что переполняет тебя, так это обед, съеденный в доме твоей матушки.

— Ну, это ты виноват, что мне пришлось с ней обедать. Она приказала мне быть дома и начала устраивать мою жизнь, даже распорядилась подготовить детскую. — Дэл пошарил в карманах и извлек большую серебряную фляжку. — Ставит телегу впереди лошади, но ты знаешь мою мать. — Он сделал большой глоток и предложил флягу Мейсону.

Чтобы помешать другу опустошить ее, Мейсон взял флягу и в знак признательности выпил глоток, а затем спрятал ее в свой карман.

— Думаю, — сказал Дэл, — к моему возвращению она уже выберет для моего наследника няньку, учителя и школу.

— Твоя мать — необыкновенная женщина, — дипломатично заметил Мейсон.

Дэл пошаркал ногами по камням, пытаясь встать.

— Полагаю, ты не впустишь меня сегодня.

— Нет, — подтвердил Мейсон.

Дэл встал и, пошатываясь, подошел к лошади. Ухватив поводья, он усмехнулся.

— Значит, нечего ждать, — сказал он и снова кивнул в сторону окна Беатрис. — Говоришь, комната Беа? Мне бы следовало знать, что моя Беа будет высматривать меня.

Лошадь ткнулась носом в его карман, и Дэл достал из него кусок сахара.

— Если бы я мог приручить твою кузину так же, как умею приручать лошадей.

— Сомневаюсь, что кусок сахара может покорить сердце дамы.

Дэл кивнул и выпрямился. На мгновение его лицо стало серьезным, и все следы опьянения исчезли.

— Если бы это было возможно, я бы купил для нее остров в Вест-Индии и спрятал ее в сахарном тростнике. Но не думаю, что это тронуло бы ее сердце.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что совершенно очевидно, что она влюблена в тебя.

Райли отступила от окна в темноту комнаты, пытаясь вспомнить, на чем она остановилась, когда просматривала принесенные с собой сцены.

Она много раз повторяла себе, что не должна сидеть всю ночь у окна в ожидании лорда Эшлина… нет, не должна. И вот он дома, а ее сердце внезапно забилось так, словно сегодня была премьера. Более того, несмотря на многочасовые репетиции, сейчас она не могла вспомнить ни строчки из своей пьесы.

Когда Райли, стоя посередине погруженной в темноту комнаты, пыталась вспомнить свой первый монолог, она услышала, как лорд Дэландер громко, так что его слышала вся Эшлин-сквер, заявил: «Совершенно очевидно, что она влюблена в тебя».