Секрет опричника; Преступление в слободе - Борис Сударушкин

Там, где четыре столетия находился план тайника опричника, сейчас была ровная, покрытая лаком поверхность. От вырезанного Гансом Бэром плана не осталось и следа.

Перед нами были те самые Царские врата, за которыми гонялся чернобородый и поискам которых столько сил и времени отдали мы, но я не испытывал ничего, кроме разочарования и усталости. Наверное, те же чувства ощущали Марк и Пташников. План тайника исчез, а все остальное сейчас нас просто не интересовало, даже красота Царских врат, сделанных безвестным талантливым мастером.

Понуро вышли мы из темного подвального помещения на свежий воздух. Настроение было хуже некуда. Марк будто воды в рот набрал, Пташников сразу полез в карман за папиросами.

Не лучше был вид и у директора музея. А старший научный сотрудник и хранитель фондов, казалось, вот-вот расплачется, как провинившаяся школьница.

Но неожиданно ее голубые глаза за стеклышками очков оживились.

– Есть у кого-нибудь бумага и ручка?

Я торопливо протянул ей свою записную книжку. Девушка задумалась над чистой страницей, неуверенно провела справа волнистую линию, слева протянула к ней посреди страницы другую, пересекла ее резкой прямой сверху вниз. Помедлила и поставила на пересечении линий крест, чуть выше и левее его нарисовала кружок и в этом же направлении, на таком же расстоянии от креста, небольшой прямоугольник.

Мы с интересом следили за ее тонкой рукой, Пташников даже недокуренную папиросу выбросил в урну.

– Ну, и что сие обозначает? – спросил девушку директор музея.

Она еще раз придирчиво посмотрела на свой рисунок и протянула записную книжку мне:

– Я могла ошибиться в мелочах, но в целом план за иконой евангелиста Иоанна выглядел так…

Пташников выхватил записную книжку у меня из рук.

– Неужели там больше ничего не было? – усомнился он, рассматривая рисунок. – Вспомните, умоляю вас.

Девушка опять взяла записную книжку.

– Возле волнистых линий были вырезаны какие-то короткие слова.

– Вы пытались их разобрать?

– Да, но не получилось. Помню только, в каждом слове было по четыре буквы.

– Так, это уже кое-что, – возбужденно проговорил краевед. – Дальше.

– Между кружком и прямоугольником стоял какой-то знак, похожий на большую букву П.

– Может, остальные буквы просто стерлись? – допытывался краевед.

– Нет, это был именно знак, – твердо ответила девушка и вернула мне записную книжку. – Вот и все, чем я могу вам помочь. Извините…

Марк скупо поблагодарил девушку, видимо, не надеясь, что ее рисунок облегчит поиски тайника опричника. Но, прежде чем попрощаться, спросил:

– Скажите, а этими Царскими вратами до нас никто не интересовался?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Постойте, постойте, – спохватился директор музея. – А ведь мне насчет их звонили.

– Когда?

– Да совсем недавно, недели две назад.

Чернобородый был уже арестован. Кто же мог звонить в музей? Пташникову не терпелось самому забросать директора вопросами, но Марк остановил его.

– Вспомните тот телефонный звонок со всеми подробностями. Кто звонил? Мужчина?

– Да. И, судя по речи, человек образованный, культурный.

– Что он говорил?

– Справился, хранятся ли в нашем музее Царские врата, вывезенные Иваном Грозным из Новгорода в 1570 году. Я ответил, что действительно, такие Царские врата новгородской работы у нас есть. Тогда мужчина поинтересовался, где именно их можно увидеть. Когда я сказал, что в настоящее время они на реставрации, он извинился и спросил, когда они будут доступны для осмотра. Получив мой ответ, поблагодарил и повесил трубку.

– Откуда был звонок?

Директор ответил Марку неуверенно:

– Разговор междугородный, это точно. Но откуда?.. Я бы не сказал, что слышимость была хорошая.

– Может, из Москвы? – все-таки вклинился Пташников.

– Пожалуй, нет: когда разговариваешь с Москвой, слышимость бывает лучше, чем с соседним Ростовом. Возможно, звонили из Ярославля.

– Почему вы так решили?

– Сам не знаю, – признался директор музея Марку. – По крайней мере мне так показалось тогда.

«Окладин! – мелькнула у меня догадка. – Больше некому».

– А может, простая случайность? – ни к кому не обращаясь, проронил Марк, словно прочитал мою мысль. – Может, обычный турист, интересующийся древним искусством?

– Или сообщник чернобородого! – заявил Пташников.

Такой вывод напрашивался сам собой. Однако Марк к этому разговору больше не возвращался, хотя я видел, что звонок в Борисоглебский музей человека, интересовавшегося новгородскими Царскими вратами, не выходит у него из головы, он никак не может найти ему объяснение.

В кабине «москвича» Марк попросил у меня сделанный девушкой план, тщательно перерисовал его в свою записную книжку.

– Вероятно, здесь показано пересечение какой-то реки с дорогой, по которой шел обоз Ганса Бэра. Но таких пересечений от Ярославля до Александрова много, русла рек изменились, вот и угадай, которая из них изображена здесь.

Пташников хотел возразить Марку, но тут же передумал, только буркнул под нос:

– Если бы эта девица разобрала, что за слова там были вырезаны, дело прояснилось бы.

Я сомневался в этом, но промолчал – нужны конкретные ориентиры, а их на плане, нарисованном по памяти, не было. Искать по нему тайник опричника – все равно, что на школьном глобусе пытаться найти проселочную дорогу.

Марк довез нас до железнодорожного вокзала в Ростове, откуда через полчаса уходила электричка на Ярославль, и мы простились с ним. Казалось, что мы простились, но уже навсегда, и с тайной новгородских сокровищ. Но случилось иначе…

Спустя неделю после поездки в Борисоглеб я по своим журналистским делам приехал в Москву.

Странные чувства испытываю я к столице – вроде бы и люблю искренне, и, как каждому русскому, она дорога мне своей древней историей, но всякий раз меня охватывает здесь непонятное чувство робости. Проходит день, другой, и я осваиваюсь, но первоначально повторяется одно и то же – опять, несмотря на толпы людей на улицах, ощущение одиночества и затерянности.

Может, в этом виноват я сам, или Москва что-то теряет в столичной суете, но в любом случае я нашел надежное средство, как поскорее освоиться в ней, – это как можно быстрее встретиться с москвичом, который тебе близок.

Так я поступил и на этот раз – быстро покончив с делами и поручениями, позвонил Марку. Он прервал меня, даже не выслушав моих объяснений, как я оказался в столице: