Чаша и крест - Нэнси Бильо

Генри Кортни вскрикнул. Я повернулась к кузену. Он беспомощно вытянул руки, наблюдая, как юного Эдварда, вконец перепуганного, уводят по лестнице.

Я перевела взгляд на Монтегю, который тоже смотрел, как ведут его сына. На худом лице барона сверкали большие глаза. Правую руку он сунул в камзол. Я догадалась, что он там нащупывает кинжал. Но Дадли тоже не спускал с барона глаз и следил за каждым его движением.

Я быстро подошла к Монтегю.

— Не надо, — прошептала я. — Дадли только этого и ждет. Он же провоцирует вас.

Монтегю сделал вид, что не слышит, но руку из-под камзола все-таки вынул.

Подойти к отцу юному Поулу не позволили. Солдаты заявили, что якобы наверху он оказывал им сопротивление и поэтому арестован. Между бароном и его сыном встали двое солдат.

А вот Эдварду разрешили подойти к Генри.

— Я ничего не понимаю. Папа, что происходит? — спросил он жалобным детским голосом.

Кортни-старший крепко обнял его и прижал к себе.

— Но детей-то зачем арестовывать? — невольно вырвалось у меня. А слово, как известно, не воробей…

— У меня есть на это письменный приказ, подписанный лично его королевским величеством, — отозвался Дадли.

— Но ведь это ужасно, это постыдное и чудовищное злодеяние!

— Барон, — медленно, с расстановкой сказал Дадли, обращаясь к Монтегю, — на вашем месте я бы посоветовал своей невесте попридержать язык.

На меня это замечание подействовало, чего не скажешь о Монтегю, который в ответ поинтересовался:

— Скажите, Дадли, а сколько вам самому было лет, когда вот так же пришли арестовывать вашего отца?

Язвительное замечание Монтегю попало в цель. Дадли сжал зубы, скулы его напряглись.

— Пять, — ответил он сквозь зубы и отвернулся к коридору, ведущему к большой зале. — А-а, вот и они, наконец!

Оттуда в сопровождении солдат вышли сэр Эдвард Невилл и Гертруда Кортни, на лицах обоих проступал страх, который они безуспешно пытались скрыть. Так, значит, и жена Генри тоже арестована. Все семейство Кортни будет отправлено в лондонский Тауэр.

Никогда не забуду, как испугалась Гертруда, когда увидела своего сына в объятиях отца. Маркиза вдруг заморгала, покачнулась, побледнела, как мел. Я подумала, что она сейчас упадет в обморок. Но Гертруда овладела собой и прошла вперед, словно бы и не заметив нас с бароном. Меня окутало облако ароматов: апельсин, ромашка и розмарин. С трудом передвигая ноги, она подошла к мужу и сыну. Генри нежно обнял ее. Эдвард заплакал еще громче. Так и стояли они, тесно обнявшись, как одно дерево с тремя сросшимися стволами.

— Ее не надо, это леди Поул, — сказал Дадли, указывая на Констанцию, которая с широко раскрытыми от ужаса глазами подходила к нам. — Эту даму ни в коем случае арестовывать нельзя.

— Интересно почему? — громко спросил Монтегю.

— Ее муж, сэр Годфри Поул, предоставил следствию важнейшие улики, убедившие короля в том, что существуют основания учинить вам допрос как государственным изменникам.

— Нет, нет, нет! — вскричала леди Поул и тут же расплакалась.

— Этого не может быть, — сказал Генри Кортни, все еще обнимая жену и сына.

— Дадли, вы пытали моего брата? — спросил Монтегю, и лицо его потемнело. — Если да, то вы дорого за это заплатите, клянусь Девой Марией.

Но уполномоченный короля по-прежнему сохранял завидное хладнокровие.

— Я не палач, барон. В прошлом году король назначил меня вице-адмиралом своего флота. Я командую кораблями и матросами, а не подонками из Тауэра. А отвечая на ваш вопрос, скажу, что сэр Годфри Поул сделал свое заявление по доброй воле.

Барон Монтегю раздраженно фыркнул.

Леди Поул плакала все громче. Дадли протянул руку в сторону отца Тимоти, стоявшего в противоположном углу вместе с Чарльзом и Франсуа.

— Эй вы там! Вы, кажется, их духовник? Уведите прочь леди Поул и больше не пускайте ее сюда. — Дадли произнес это таким пренебрежительным тоном, что у меня не осталось никаких сомнений: он — ярый противник старой веры. Должно быть, ему доставляло большое удовольствие арестовывать католиков.

По лестнице спустилось еще несколько человек короля. Они тащили книги и какие-то бумаги — все, что сумели обнаружить. За последним солдатом семенила вконец расстроенная Констанция, фрейлина Гертруды. Когда они были уже близко, я поняла, почему эта женщина близка к отчаянию. В руках у одного из солдат была небольшая коричневая шкатулка с письмами ее хозяйки.

Сердце мое болезненно сжалось и отчаянно забилось. Что за письма хранились в этой шкатулке? В тот вечер, когда я неожиданно зашла к Гертруде в ванную комнату, она пыталась спрятать от меня какое-то послание, написанное по-латыни. Похоже, именно это и искали люди короля. Им было известно о тайных интригах Гертруды против властей. Нет, они пришли не потому, что якобы вдруг узнали о том, что маркиз Эксетер пригласил своих друзей вместе пообедать. И на мои слова об истинной причине этого сборища уполномоченному Генриха было наплевать.

Внезапно я почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась — на меня смотрел Дадли. В суете, царившей вокруг, он смотрел только на меня одну и внимательно наблюдал, как я отреагирую, увидев шкатулку Гертруды. На лице его змеилась едва заметная довольная улыбка.

Но в этот момент к нему протолкалась Констанция:

— Сэр, я должна прислуживать маркизе Эксетер, мне нельзя оставаться здесь.

— Вы что, не понимаете, куда сейчас отправляют вашу хозяйку и всех этих людей вместе с ней? — Дадли говорил со служанкой участливо, таким тоном разговаривают с ребенком.

— Мне все прекрасно известно, милорд, — отвечала Констанция. — Но куда бы ни отправилась маркиза, я всегда должна быть при ней. Понимаете?

Он пожал плечами и повернулся к немолодому подчиненному, который держал в руках бумаги, санкционирующие арест и обыск.

— Под мою ответственность эту женщину тоже отправить в Тауэр. А заодно и госпожу Джоанну Стаффорд.

Последнюю фразу Дадли я поняла не сразу. Слова слышала, но как-то не воспринимала. Я не стала кричать или плакать, как леди Поул. У меня было такое чувство, будто меня накрыла с головой огромная темная волна и уносит с собой прочь из этого дома, из этого города. Голоса вокруг слышались смутно, огоньки свечей вдруг заплясали и поплыли в золотистом мареве.

Но мне удалось сбросить с себя оцепенение и прислушаться к разразившемуся из-за меня яростному спору.

— Как, по-вашему, Джоанна Стаффорд могла в чем-то участвовать? Еще и месяца не прошло, как она в Лондоне! — кричал барон Монтегю.

— Но последний месяц был насыщен событиями, особенно в этом доме, — отвечал лорд Дадли. — И у меня есть все основания подозревать, что госпожа Стаффорд принимала в них самое активное участие.