Чужой Дозор - Марина Ясинская

В итоге начали с самого простого – и самого срочного: с уничтожения оставшихся врагов. Тем более что врагов хватало: в горах, откуда совсем недавно спустились братья Рус, появились другие партизаны, сражающиеся уже против них. Эту подпольную борьбу активно спонсировала Америка и бежавшие от нового режима богатые иммигранты.

На острове началось подавление вооруженного сопротивления партизан – и стремительные суды над военными преступниками, над функционерами бывшего режима Сальдивара, да и просто над теми, кто попадался под горячую руку революционного правосудия. И если какой-то правозащитник сетовал на незаконность этих судов, им отвечали, цитируя команданте Эрнесто де ла Серна:

– Это революция, доказательства тут вторичны.

Эрнесто и сам не раз подавал пример того, как нужно разбираться с врагами. Он лично председательствовал в некоторых судах и всегда быстро выносил решения. Иногда под горячую руку его скорого правосудия попадались и невинные люди, но все понимали, что при революции случайные жертвы неизбежны.

Эрнесто не колебался, приказывая казнить виновных, а время от времени и сам приводил приговоры в исполнение. Не менее охотно он участвовал в боевых действиях против новых повстанцев, отправляясь в горы со своим собственным небольшим отрядом проверенных бойцов – guerrilleros. О том, как guerrilleros расправляются с партизанами и что делает с ними лично Эрнесто, ходили слухи один другого страшнее. Болтали, что Че уж как-то очень сильно любит кровь, получает слишком явное удовольствие от войны, от расстрелов и убийств.

Болтунов, впрочем, слушали не особо – кто же поверит в такие байки про их любимого команданте? Жалкая попытка врагов очернить облик Эрнесто не находила в народе абсолютно никакого отклика; репутация кого-то другого могла бы пострадать от подобных слухов – но не репутация команданте. Она была высока, чиста и абсолютно недосягаема для порочащих сплетен. Эрнесто горячо любили и соратники, и простые люди. Соратники – за то, что он прошел с ними весь путь, от самого начала до конца, и показал себя настоящим товарищем – храбрым, решительным, верным. Простые люди – за то, что Че всегда был готов помочь, хоть в большом, хоть в малом. Получив важные должности в новом правительстве Фиделя, Эрнесто не засиживался в кабинетах. Его частенько можно было видеть в порту, разгружающим пароходы наравне с простыми грузчиками, на стройке жилых домов и заводов или в обычной больнице, лечащим пациентов словно рядовой врач. Именно там, среди простых людей, а не в стенах министерского кабинета, ему порой являлся образ Сол, и в такие моменты команданте становилось тепло на душе – он понимал, что все делает правильно.

Со всеми Эрнесто держался запросто, ни на кого не смотрел свысока, всех был готов выслушать и помочь и советом, и делом. Когда в стране ввели продовольственные карточки, Эрнесто настоял, чтобы его норма не превышала обычную, получаемую рядовыми гражданами. А уж какие речи произносил с трибун команданте: о свободе и равенстве, о борьбе с мировым империализмом и о светлом будущем, которое ждет их страну. И ему верили – ему было невозможно не верить!

Порой, правда, случалось, что Эрнесто срывался – бушевал, орал, крушил мебель, под горячую руку мог даже ударить, – и тому было немало свидетелей. Но никто не держал за это на команданте зла.

– A otro perro con ese hueso,[22] – отмахивались от таких сплетен жители. – Еще бы, Че так устает следить за всем сразу! Тут и святые с небес себе пупки понадрывают, а наш Че хоть и святой – но самый обычный человек.

А потом была та история с крейсером и апельсинами…

Америка, крайне недовольная режимом братьев Рус, хоть и не вступала в открытую конфронтацию с новым правительством, но активно поддерживала действующих на острове партизан, а ее военные корабли постоянно курсировали вокруг острова. Они не блокировали входы в гавани – ведь это означало бы открытую войну, – но своим присутствием постоянно напоминали, что вот они рядом, готовые ударить. И эта тактика работала – люди были постоянно на взводе, нервничали, в любой момент ждали атаки. Уверенные в своей безнаказанности американцы обожали пакостить по мелочи – то потопят рыбацкую лодку, не убравшуюся вовремя с их курса, то посреди ночи врубят корабельные сирены на полную мощность, перебудив и до смерти перепугав пол-острова, то разольют и подожгут нефть из бочек… Казалось, что военный конфликт с могущественной Америкой неизбежен.

И однажды, когда очередной американский военный крейсер демонстративно встал на якорь прямо напротив бухты столицы, Эрнесто один, без своих верных guerrilleros, на рыбацкой лодчонке вышел в море и направился прямо к кораблю. Никто не знал, что собирается делать команданте, но через некоторое время жители столицы с изумлением и восторгом наблюдали, как дымящаяся махина крейсера медленно идет на дно и как в панике улепетывают на своих спасательных шлюпках возмущенно галдящие американские матросы.

Братья Рус ждали Эрнесто на берегу. Тот вернулся на новенькой моторной лодке, прихваченной с американского крейсера, ловко спрыгнул на дощатый причал и сбросил на берег деревянный ящик с надписью «Florida Oranges».

– Взрывчатка? – спросил Фидель.

– Апельсины, – коротко ответил Эрнесто.

– Апельсины? – недоверчиво переспросил Фидель, напрочь забыв, что вообще-то он собирался спросить, как Эрнесто удалось в одиночку потопить целый крейсер. – Но зачем? У нас на острове полным-полно этого добра!

– Ты не понимаешь, – покачал головой команданте. – Это американские апельсины. Их везли американским солдатам, которые собирались убивать наших детей. А теперь их апельсины съедят наши дети.

История эта мигом разнеслась по столице, апельсины раздали ученикам из ближайшей школы, а ящик из-под них бережно отнесли в местный храм – как реликвию. Как символ.

Американское посольство поначалу направило возмущенную ноту протеста – но довольно быстро ее отозвало; в самом деле, довольно сложно объяснить не столько правительству мятежного острова, сколько озабоченной мировой общественности, как не обладавший военным флотом остров смог в считаные минуты потопить современную боевую махину. Обвинять в этом одного-единственного диверсанта – позора не оберешься, поэтому дело замяли, а военные американские корабли с тех пор держались на весьма почтенном расстоянии от острова, а со временем и вовсе убрались к себе домой.

Все неуклонно шло к тому, что в глазах обычных людей Эрнесто из просто великого человека превращался в святого.

Может, команданте и стал бы таким святым при жизни, если бы не его срывы. Говорили, что Эрнесто все чаще бушует без причины, что его начали опасаться даже самые близкие соратники. Болтали, что уже не раз его приступы ярости заканчивались напрасными смертями. Что он и его отряд guerrilleros больше не ограничивались только партизанами, что порой в глуши они устраивали кровавую охоту на мирных жителей и не жалели ни стариков, ни детей…