Танкист - Юрий Корчевский

После нескольких показательных расстрелов перед строем пойманных и осуждённых трибуналами убийц, мародёров и насильников волна бесчинств против мирного населения сошла на нет.

Конечно, душа солдата кипела от обиды и негодования, он желал отомстить. У него на Родине дома разрушены, голод, у многих семьи погибли. А что он видит в Германии? Чистенькие, ухоженные города с асфальтированными или мощёными улицами, каменные или кирпичные дома под красной черепицей. И в домах — приличная обстановка, телефоны, все удобства. В гараже рядом с домом — мотоцикл или автомашина.

Контраст был разительный. Наши люди даже до войны в массе своей так не жили. Для советского человека велосипед был роскошью, многие не имели часов — просыпались на работу по заводскому гудку. Потому на фронте с убитых или пленных немцев снимали часы — не столько для форса, сколько по необходимости. Как разведчику, артиллеристу или командиру можно без часов? Ведь и артподготовка и переход через линию фронта проводились в определённое, означенное время.

Сравнение немецкого и советского быта было явно не в нашу пользу. Разговоры, пошедшие меж бойцов, пресекались контрразведкой. Конечно, на заключительном этапе войны и после Победы вывозили из Германии много. СССР, как победившая страна, вывозила в счёт репараций уцелевшее оборудование целых заводов и фабрик, документацию, а зачастую и техперсонал: конструкторов, технологов, инженеров.

Начальники всех мастей — от НКВД до армейских — вагонами отправляли домой трофейное добро. Перепадало и воинам: они везли аккордеоны, тряпьё, обувь. Кто поразворотливее — золото, мотоциклы, офицеры забирали легковые автомашины. Но это будет потом, а впереди ещё предстояло пять тяжких месяцев войны. И чем ближе становились границы Германии, тем ожесточённее было сопротивление немецких войск. Уже было понятно, что крах Германии неминуем, что силы армий, оснащённость техникой, вооружением уже были в пользу СССР, но всё равно немцы сопротивлялись отчаянно. Тем не менее беда вернулась туда, откуда начала свой путь.

Минул новогодний праздник, настал 1945 год. Дома у Павла ёлку не ставили, поскольку родители его считали, что она является проявлением более церковным, христианским, нежели светским. Просто — очередная дата на календаре.

Фронтовики чувствовали, что готовится наступление. Никто не объявлял приказа, но глаз у солдат уже был намётан. К передовой из тыла подтягивались резервы, в танки и самоходки заливались полные баки топлива, загружались боеприпасы. Все ждали сигнала, но сходились во мнении, что наступление откладывается из-за плохой погоды. Небо было серым, свинцовым, низкие тучи сыпали то дождём, то снегом, не давая подняться в воздух авиации.

И всё же наступление началось. В 10 часов утра 12 января началась артподготовка. По врагу били все орудия и миномёты. На переднем крае стреляли полковые пушки и миномёты, с закрытых позиций били дивизионные гаубицы, из тыла — артиллерия большой мощности РГК.

В огневом налёте участвовала и батарея Павла. По рации комбат передавал координаты цели Павлу, как и многим другим командирам самоходок. Впервые пришлось воспользоваться панорамой Герца и боковым уровнем для стрельбы с закрытых позиций.

Самоходки создавались в первую очередь как средство борьбы с танками, и наводчики стреляли, видя в прицеле реальную цель. Теперь же стволы орудий были задраны вверх, и осколочно-фугасные снаряды улетали на невидимого врага. Люки были открыты настежь, поскольку стрельба велась интенсивная. И как ни старался в поте лица заряжающий, в самоходке было трудно дышать из-за пороховых газов — выстрелы грохотали каждые пятнадцать секунд.

Едва загнав в казённик снаряд, Василий успевал выбросить из рубки стреляную гильзу. Гильзы падали на броню моторного отсека, звенели, как маленькие колокола, курились ядовитым дымком. Шлемофоны прикрывали уши, не давая оглохнуть — это артиллеристы при каждом выстреле открывают рот, чтобы не полопались барабанные перепонки.

Стрельба закончилась через десяток минут, поскольку в боеукладке осколочно-фугасных снарядов уже не осталось. Однако тут же подъехали грузовики транспортной роты и пополнили запас снарядов.

В 11.47 утра огонь с немецких передовых позиций перенесли в глубину обороны, перемалывая второй и третий ряды траншей и укреплений. Казалось — там, у немцев погибло всё живое, земля была густо усеяна воронками. Но как только пехота при поддержке танков пошла в атаку, немцы открыли ответный огонь. Правда, был он жиденьким: многие укрепления, доты и дзоты перестали существовать вместе с солдатами и их вооружением.

Штурмовые батальоны с ходу преодолели первую траншею, и бой теперь кипел у второй.

По танкам начали стрелять уцелевшие пушки и врытые в землю самоходки.

Комбат взмахнул красным флажком.

— По машинам!

Экипажи заняли свои места.

— Вперёд! — прозвучало уже в наушниках.

Самоходки, выстроившись в линию, поползли на немецкую позицию. Теперь каждый экипаж сам выискивал себе цель и подавлял её огнём.

Павел сразу отметил для себя возросшую мощь орудия. Тяжёлые снаряды оставляли от дотов и дзотов только обломки и кучи земли. Почти прямо по курсу сверкнула вспышка орудийного выстрела. «Похоже — „Веспе“», — подумал Павел — была у немцев такая лёгкая самоходка.

И тут же в наушниках раздался голос наводчика:

— Прямо по курсу самоходка.

— Остановка! — скомандовал Павел. — Толя, огонь!

Грянул выстрел. Попадание было точное, и немецкая самоходка сразу вспыхнула. Куда ей против 100-миллиметрового бронебойного снаряда? Он не брал только лоб «Тигра» и «Фердинанда» даже с близкой дистанции. Другие бронированные машины врага противостоять ему не могли. Да и лобовая броня на «сотке» 75 миллиметров — как на танках, не всякая немецкая пушка возьмёт, кроме 88-миллиметровой, что на «Тигре». Только «Тигров» или «Фердинандов» на этом участке фронта у немцев не наблюдалось.

Самоходка перевалилась через первую линию траншей, потом — вторую… Через триплексы смотровых приборов Павел видел, насколько тяжёлым для пехоты был бой — трупы наших и немецких солдат лежали вперемежку.

Подъехали к подбитой ими самоходке.

— Стой! — скомандовал Павел: ему было интересно поглядеть, насколько сильны разрушения от снаряда.

«Веспе» горела, исходя вонючим, едким дымом. Правая сторона её рубки была просто разворочена попавшим снарядом.

Павел захлопнул люк на командирской башенке.

— Трогай!

Слева и справа шли самоходки полка, и пока все машины были целы. На поле боя неподвижно замерли только два Т-34.

Слева, из-за небольшого леска, выползали танки T-IV. «Один, два, три… Десять!» — сосчитал Павел.

Танки развернулись цепью, фронтом к самоходкам.

Наши «сотки» сразу же встали — с ходу вести прицельный огонь невозможно, пустая трата снарядов.