Ночной гость - Фиона МакФарлейн

Рут разглядывала вещи на столе.

– Посмотри на меня, – сказала Фрида, и Рут посмотрела, а потом опять на стол и опять на Фриду, потому что Фрида взяла ее за подбородок и деваться было некуда. – Скажи мне, что знаешь, что я бы выбрала тебя. – На лице Фриды не было ни любви, ни ненависти, была убежденность.

– Что это? – спросила Рут, отворачиваясь.

– Подарки.

– Мне?

– Они предназначались мне, – сказала Фрида, – но теперь ты можешь забрать их себе. Я не против.

Одна вещица была похожа на обручальное кольцо матери Рут. Рут протянула руку, и Фрида дала ей кольцо. Золотое, с россыпью бриллиантов. Обручальное кольцо ее матери.

– Красивое, правда? – сказала Фрида.

Насколько помнила Рут, Фрида никогда не употребляла слова «красивый», и Рут преисполнилась гордости. Она надела кольцо на палец, где плотно сидели другие кольца.

– Велико, – вздохнула Фрида. Потом она взяла Рут за руку, постучала по кольцам Рут, подаренным ей на помолвку и на свадьбу, и сказала: – Я сказала ему, что не возьму эти кольца. Они навсегда твои.

Рут сжала кисть в кулак:

– Они действительно мои. Мне подарил их Гарри.

– Так я ему и сказала. А теперь я тебе кое-что покажу.

– Ты не торопишься?

– Сегодня только четверг.

Фрида пошла в кабинет. Она вернулась с письмом на тонкой голубой бумаге и помахала им в воздухе, словно тонким голубым флагом.

– Теперь тебе можно это показать, – заявила она. – Какая разница? – Она осторожно передала листок Рут.

Письмо от Ричарда.

– Это последнее, – сказала Фрида. – Но есть и другие. После своего отъезда он писал тебе почти каждый день. Если хочешь, я дам тебе все.

– О! – Внутри у Рут что-то сжалось, очень сильно, но потом отпустило. Она посмотрела на письмо. «Моя драгоценная Рут…» – начиналось оно, но дальше читать она не смогла.

– Ты доверяла мне, – сказала Фрида. Это прозвучало не как вопрос.

– Никогда нельзя поручиться… – сказала Рут. Ей казалось вероятным, что она не доверяла Фриде. Но тогда она не доверяла самой себе.

– Вот именно. – Фрида что-то написала на листе бумаги и прикрепила его к телефону.

– Это номер Джеффа, прямо здесь, на телефоне.

– Чтобы позвонить Джеффу, нажимаешь звездочку, а после единицу.

– Забудь об этом. Я давно это стерла. Тебе нужно звонить по этому номеру, видишь его на телефоне? Ты помнишь, как работает телефон? Да, еще… Я убавила звонок, чтобы ты его не слышала.

– Зачем?

– Чтобы ты ни с кем не разговаривала. Хотя Джеффа я не могла остановить. Такие люди, как Джефф, всегда поднимают шум. Ты любишь меня, Рути?

– Да, – не размышляя, ответила Рут. И это означало, что она говорит правду.

– Я знаю, – сказала Фрида и взяла Рут на руки, как ребенка.

В руках Рут все еще держала письмо.

– Куда мы идем?

– Просто в сад.

– Ты знаешь, что ты будешь делать?

Фрида покачала головой:

– Не имею ни малейшего представления.

Рут не поверила. Когда они вышли из дому, Рут увидела в окнах столовой свое отражение: на руках у Фриды, с другими волосами.

Фрида отнесла Рут в тенистую часть сада и поставила в неровную траву. Спиной Рут слегка оперлась на ветку плюмерии.

– Я сейчас, – сказала Фрида.

Рут смотрела, как Фрида входит в дом. В ней что-то изменилось, но что? У нее были те же темные прямые волосы, она по-прежнему была высокой и плотной. По-прежнему была Фридой. Из-за того что в руках у Рут было письмо Ричарда, она посмотрела на него опять. «Моя драгоценная Рут, Фрида говорит мне, что ты идешь на поправку. Такие хорошие новости следует отметить». И ниже на странице: «Тебя не смутит, если я скажу, что ты самое очаровательное существо на свете?» Она вспомнила его почерк. Когда-то она хранила все его образцы, какие только могла найти. Ей нравились длинные t, h и l с уверенным наклоном. Он целовал ее на балу и потом, в спальне. Был ли он хорошим мужем? Или это был кто-то другой? Мужем был Гарри, но его больше нет.

– Гарри! – позвала она, и ветер подхватил ее зов. Где он? Возможно, в саду. Она прислушалась. – Гарри! Дорогой!

Сад был пуст. Там не было ни кошек, ни растений. Он был голым и дочиста отмытым. Листьев на деревьях тоже не было, как будто кто-то ободрал каждую ветвь. Солнца не было тоже. Только дюна, сероватая, и небо, сероватое, и вдали бело-черное море.

– Я здесь! – крикнула Фрида.

Она вышла в сад с креслом Рут и поставила его на плоскую площадку рядом с плюмерией. Потом подошла к Рут и обняла, как тогда, когда Рут вернулась из города с Эллен.

– А я здесь! – сказала Рут.

Она по-прежнему оглядывалась, ища Гарри. Наверное, он стоит на коленях у какой-нибудь клумбы, вероятно рядом с гортензией. Цветы гортензии не опадают. Они становятся бурыми – ведь так? – но остаются на кусте. Лучше бы они осыпáлись. Раньше Гарри приходилось их срезать. Возможно, она могла бы ему помочь, есть такие черви, которые едят головки цветов. Рут потопала ногами, чтобы вызвать червей из-под земли. Этот звук проник в дюну, и к нему присоединились другие звуки: рост корней, беготня крабов, шум насекомых, роющих ходы в песке. Фрида обняла ее крепче, успокаивая.

– Ну-ну, что случилось? – спросила Фрида и тихо запела колыбельную.

Рут узнала мелодию, но слова были незнакомые, не совсем английские. Но потом она узнала и их, не понимая. Это была фиджийская песня. Она и Фрида покачивались на дюне, слова кружились вокруг, и колыбельная поселилась где-то внутри у Рут вместе с другими вещами: изгибом губ ее матери и мертвой собакой, которую она видела на улицах Сувы. Они все собрались у нее внутри. Рут следила за ними, и за едва заметными движениями большого тела Фриды, и за движением воздуха около ее рук, когда они двигались. Сиделки в клинике пели иногда во время работы. Матери пели своим новорожденным детям. Ее мать с отцом пели псалмы. Отец читал им вечером, пока мальчик-слуга пел на кухне. «Посмотрите на полевые лилии, как они растут, – читал им отец, и Рут старалась их себе представить, – ни трудятся, ни прядут»[5]. Я тоже не тружусь и не пряду, думала Рут. Прижавшись к животу Фриды, она чувствовала себя облаченной в славу.

Для чего эта песня? Чтобы дети уснули. Филип спал урывками в своей кроватке. Какое красивое слово «плеврит». Рядом с его кроваткой «Кот в шляпе», «Я кролик», «Беги, пес, беги!»[6]. Рут лежала и пела. Сгиб Фридиной руки был влажным, и волосы Рут прилипли к щеке. Она вспомнила, что Гарри умер. Я помню это, помню, подумала она, слава богу, это трудно забыть. Она хотела воздать ему должное. Каждая последующая минута заявляла о себе, долгая и без Гарри. А потом вся ее жизнь, ее прошлое, соединились в этой последней минуте, целиком ее заполнив, она кончилась так быстро. Она настойчиво требовала чего-то, чего Рут не могла назвать, чего-то связанного со счастьем. Как грустно не быть счастливой, подумала Рут, в любой момент, когда ты на это рассчитываешь. Она могла бы быть счастливой здесь и теперь, но на это мало надежды.