Близкие люди - Екатерина Лесина

Дива спряталась в собственной комнатушке, что было странно, потому как в последние дни она предпочитала сидеть в закутке мага, но тут вдруг… поссорились, что ли?

Или за детей боится?

Детям за взрослым столом делать совершенно нечего, но что-то Ниночке подсказывало, что не усидят. Эта, которая вторая, невесть откуда взявшаяся, тиха, а вот Розочку разорвет от любопытства. И запирать ее бесполезно.

На лестнице было прохладно.

И вот где его бесы носят-то?

Но вот внизу хлопнула дверь…

– Нинок! Ты тут? А я вот… к вам!

Пьяный.

То есть, не сказать, чтобы совсем, так, слегка, и в прежнее время Ниночка на эту вот малость вовсе внимания не обратила бы. Случается с людьми и такое. Праздник ведь. Но сейчас Ниночка испытала преогромное желание устроить сцену.

И потребовать, чтобы Путятин убирался.

Пьяный…

И с цветами.

С огромным букетом роз, завернутым в два слоя папиросной бумаги. Букет он нес, правда, одной рукой, опустивши, так, что розы мало что земли не касались. В другой руке держал пакет и коробку характерного вида:

– Тортик! – возвестил Путятин громко. – И цветы для прекрасных дам…

– Пил? – мрачно поинтересовалась Ниночка.

– Самую малость. Вот стокулечко! – он попытался было показать, сколько, но едва не выронил торт. И цветы. И то, и другое Ниночка отобрала от греха подальше. Цветов было жаль, а торт он принес не лишь бы какой, но «Киевский»[1]. Где только достал? И как доставил?! – Ты же не сердишься, душа моя?

Он попытался поцеловать Ниночку в щеку, но ей удалось уклониться.

Не хватало еще…

Но торт… торт стоит проверить. На всякий случай.

Боги, откуда в ней этакая подозрительность?

– Идем, – велела она строго, и пьяноватого Путятина под руку подхватила. – Все уже ждут…

– Все?

– Все.

– И дива?

– Она особенно.

– Ты ей не говорила, что у меня к ней предложение?

– Сам скажешь, – мрачно ответила Ниночка и подумала, что если он и диве предложит голышом позировать, то сломанным носом не отделается. И пускай… его нос, пусть сам о нем и заботится.

– Скажу… обязательно… Боги, сколько прелестниц! Ниночка, душа моя, ты не предупреждала, что у тебя такие… дамы… позвольте поцеловать вашу ручку. Ниночка, где цветы!

Переступив порог квартиры, Путятин преобразился. И шаг его сделался уверенным, и заплетающийся язык перестал заплетаться, и появился блеск в глазах, да и вовсе Ниночке вдруг подумалось, что мужчина-то видный. И собой хорош.

И…

Откуда эти странные мысли? Она сунула торт Калерии, тихо сказав:

– Далеко не убирай, надо глянуть, что с ним…

– Ингвар? – та поняла сразу и торт протянула супругу, который склонился над крышкою и сделал глубокий вдох. Правда, тотчас поморщился.

– Ванилью воняет. Крепко.

– Я сама посмотрю… может, на балкон пока вынесем? – Ниночка искоса смотрела, как Путятин целует ручки сестрам Красновским, как здоровается с их ухажерами, как приобнимает Тонечку, склоняется, говорит ей что-то на ухо, отчего Тонечка заливается румянцем, а ее парень хмурится, но как-то… понарошку, что ли? – Точно, на балкон. Там прохладно, пару часов постоит… я сама выйду.

Балкон при квартире имелся, вот только выход на него начинался с той, с другой стороны квартиры. Дверь на балкон большею частью держали запертой, потому делать там было совершенно нечего. То есть, стояли там шкафы, в шкафах лежали какие-то слишком нужные, чтобы выбросить, вещи, которым в квартире места не нашлось. Но вот выглядывать туда лишний раз жильцы опасались, поскольку гляделся балкон весьма хрупким, а возраст имел почтенный.

Ниночка достала ключ из тайничка. Некогда у всех собственные имелись, но ключи обладали удивительной способностью исчезать в самое для того неподходящее время. Вот и решено было хранит ключ в жестянке из-под ваксы, а жестянку – на полочке.

На балконе было прохладно.

Где-то недалеко ворковали голуби, и Ниночка поежилась. Огляделась. Боги, эти завалы давно следовало бы разобрать. Какие-то доски, пара кирпичей, поставленных сразу за порогом. Она едва не споткнулась…

– Я тут подумала, – Калерия приоткрыла дверь аккуратно, – что тортам и вправду на столе пока рановато…

Она держала в руках две коробки.

И Ниночка согласилась, что идея здравая. Если уж возиться с проверкой, то над всеми.

– Ингвар сказал, что слишком сладко… – Калерия выглядела виноватой. – Я тебе шаль принесу.

– Спасибо, – Ниночка осторожно переступила через пару банных веников, поставленных, верно, на время, но тут и забытых. Веники почти растеряли листья, а те, что остались, были какого-то бурого неприятного цвета. – Я посмотрю.

Шаль ей и вправду принесли, за что Ниночка была благодарна: ведьмы, что бы там ни говорили, тоже болеют.

С «Киевским» она разобралась быстро. Сонное зелье… вот ведь… и главное, не простое, которое в аптеке купить можно, если уж со сном проблема имеется, нет, нынешнее из дурман-корня варили, щедро разбавив мертвою водой и еще чем-то, столь же поганым. Одной крупинки хватит, чтобы человек провалился в сон, а вот выйдет ли из этого сна вернуться…

Ниночка покачала головой.

Надо будет мага предупредить. Похоже, что Путятину дива не просто нужна, жизненно необходима, если он не боится после себя мертвецов оставить.

«Сказка» тоже удивила, правда, не сонным зельем.

– Что за…

Легкий флер «Очарования» вплетался в орехово-шоколадные тона бисквита. Ниночка вздохнула. И кого тут очаровывать собрались? А ведь зелье тоже непростое, и не в силу редкости ингредиентов, отнюдь, но требующее времени и точности.

Она покачала головой и пробормотала:

– Этак мы вовсе без сладкого останемся. А я говорила, надо самим было купить.

Третий торт к огромному Ниночкиному удивлению оказался обыкновенным. Та же «Сказка», пусть слегка помятая, со стершимся кремом, зато без сомнительных добавок.

Ниночка повернула ее одной стороной.

И другой.

И решившись, сняла кремовый цветок, сунула в рот и зажмурилась. Сила силой, но некоторые зелья имеют препоганое свойство прятаться. Правда, не на сей раз. Масляный крем оказался именно масляным кремом.

– Хоть что-то, – сказала Ниночка самой себе. И подумала, что этак она вовсе дурную привычку обретет. Этот торт она отставила и вернулась к двум другим. Подняла «Киевский», покрутила… и уронила.

– Какой кошмар, – сказала Ниночка, пнув коробку ногой. – Какая я, однако, неловкая…