Демоны Дома Огня - Александра Груздева

Невинный вопрос привел Антонио в бешенство:

– Ты в своем уме, Ашер? Знаешь, что ты безумен? Официально тебе это объявляю! – кипятился Антонио. – Ты довел себя до изгнания из Дома. Ты довел Дом до погибели. Что тебе еще нужно?

– Ты видел ее глаза? В них едва держится цвет. Это признак старости души.

– Аше-е-е-ер, – беспомощно простонал Антонио. – Ты ведь точно так же думал об Элен. Видел в ней Амриту. Разве нет? А потом все кончилось в один день.

– Ты не веришь, что я могу ее встретить.

– Не верю, Ашер. Ты ведь знаешь, сколько отпущено средней душе.

– Она не из средних, она из лучших.

– Хорошо, просто человеческой душе. А ведь Мастер ножа и ключа рассекает душу на тысячи кусков. В лучшем случае осколки ее души рассеяны среди тысяч земных женщин. И ты видишь Амриту в каждой из них. И каждый раз страдаешь. Ты ищешь и находишь, но ты не соберешь эту мозаику.

– А если ей удалось сохранить душу целой?

– Ты все равно никогда не узнаешь ее. Сколько раз за это время она должна была переродиться! Ты представляешь, как глубок этот сон? Ашер, опомнись. Что же ты так бездарно растрачиваешь оставшееся время?

– А что мне еще делать, Тони?

– Ну скажи мне, скажи, ты уверен в том, что она – танцовщица из Дома Гильяно? Ты чувствуешь между вами связь? Она любит тебя? Ты любишь ее?

Ашер проигнорировал неудобные вопросы:

– Внешне Ада совсем не похожа на Амриту. Но она знает латынь, древнегреческий! Кто в наше время знает древнегреческий, Тони? И как она выбирает драгоценности! Любой Смотритель позавидует. Она видит настоящее. Она видит то, что скрыто. Пусть только в камнях, не в людях. Она знает гимны Фортуны Дома Гильяно.

– Гимны Фортуны Дома Гильяно распевают уже несколько столетий все кому не лень, как базарные песенки в каждом захудалом балагане! – сорвался на крик Антонио. – Ашер, ты заблуждаешься, как и всякий Гильяно Внутреннего Круга, который долгое время провел в Доме. Почему ты не думаешь о том, что имеешь слишком сильное влияние на нее? Почему ты не думаешь о том, что способен внушать ей? Что ты вынуждаешь ее вспоминать обрывки прошлых жизней и подгоняешь ее под свой идеал? Неужели ты думаешь, что твоя жена не разыскала бы тебя, если бы была жива и любила тебя так же сильно, как ты ее?

– Она спит!

– Ашер, ты же знаешь: нельзя будить людей! Ты никогда не узнаешь, что получено ими при пробуждении, а что есть внушение! Ты умеешь влиять на людей, ты тот, кто дарит им идеи. Ты тот, кто вынуждает их жить в мире иллюзий. Или был тем, кто дарил и внушал. Ты влияешь на нее, ты подчиняешь ее себе. Ты транслируешь ей свои желания. Она становится такой, какой ты хочешь ее видеть.

Ада сжалась в комок. Выходит, она похожа на Амриту? Глядя на нее, Ашер видит свою жену? Сама по себе она ему неинтересна и нежеланна. «А ты думала иначе?» – едко рассмеялся внутренний голос.

– Тони, ты можешь «просмотреть» ее?

– Только что боялся меня обнимать, потому что дон узнает, что мы встречались. Но не боишься просить меня о просмотре. Ведь мне строго-настрого запрещено пользоваться ритуалами Братства Аменти. – Голос Антонио звучал насмешливо. – Решил подставить меня?

Ашер буркнул:

– Как хочешь.

Он не привык, чтобы ему отказывали.

Поразмыслив, Антонио решился:

– Пустяки. Дон меня накажет, но ведь не убьет… Вижу я лишь сквозь огонь. И ведь это будет не ее прошлое и не ее истинное «я» – то, что видят Смотрители, а всего лишь знак вашей связи, если она есть.

– Пусть будет хоть знак, лишь бы ты его правильно истолковал.

– Постараюсь. Мне нужна прядь ее волос и твоих тоже. Но делать все нужно быстро, пока информация не распалась.

Ада даже не успела пискнуть, как перед глазами мелькнуло широкое кривое лезвие, срезая прядь ее волос. От страха она застыла, как изваяние. Но, услышав шум задвигающейся рамы, опомнилась, бросилась к окну и заколотила кулаками по стеклу:

– Ашер, открывай! Ты что, с ума сошел?!

Но Ашер закрыл ставни.

– Ах так! – рассердилась Ада.

Ей не трудно дом обогнуть, чтобы застать этих двоих на месте преступления. Парадная дверь оказалась запертой, Ада и не помнила, как ее закрыла. Ворвалась в дом через кухню и, грозно шлепая босыми ногами по полу, побежала в гостиную. Там пахло палеными волосами. Антонио еще держал в руках каминную спичку.

– Ашер, ты псих! – закричала она. – И твой дружок такой же двинутый!

Ашер не обратил на нее внимания.

– Ну что? – спросил он Антонио.

Тот сбросил обгорелые остатки волос в пепельницу, потер пальцы, размазывая сажу.

– Тебе не понравится.

– Говори.

Антонио вздохнул, мельком взглянул на Аду – и вновь уставился на пепельницу.

– Она совсем как твоя мать.

Тишина в комнате повисла зверская. Ада плохо понимала, что происходит. Чувствовала – случилось что-то ужасное. Наконец Ашер произнес:

– Этого не может быть.

– Сам знаю, – откликнулся Антонио. – Но ведь и сына у тебя от смертной женщины быть не могло. Однако он есть, а к нему – и демон-лилу в придачу.

– Так что же? Что ты видел? Ты ошибся. Какой был знак? – Никогда еще Ада не видела Ашера таким взволнованным.

Антонио взъерошил волосы на затылке:

– Нож праматери Нинти для перерезания пуповины не узнает только слепой. А это – однозначный знак родителя. Знак матери.

– Значит, ты ослеп. Она никак не может быть связана с моей матерью.

– Сказал то, что увидел. Ты знаешь: я не стану тебе врать.

* * *

В Петербурге дождь скребся в окно, как бездомный кот. Ада прилетела из лета в осень. Август на календаре, а дождь тарабанит каждый день. Пахло прибитой пылью. В июле, рассказывали, город задыхался от жары, карманных собачонок купали в фонтанах, пляжи на подступах к городу были полнешеньки, а на Рыбацком бастионе Петропавловки в глазах рябило от загорелых тел. «Надо же, в кои-то веки в Питер пришло лето, а я его пропустила», – огорчалась Ада.

После визита Антонио на виллу и его идиотских гаданий на паленых волосах Ашер дал ей двенадцать часов на сборы, ни лишних десяти минут не позволил задержаться. И вот вместо тепла и солнца ей вновь достались слезы, которыми город умывался каждое утро и плакал весь день.

Конечно, Питер прекрасен в любое время года. Рожденные здесь любят ветер и дождь, а не солнечную негу. Солнце расслабляет, холод – закаляет. Ада знала об особенностях жизни на севере: нельзя впадать в депрессию, пускать слезу. Но поделать с собой ничего не могла: серое небо, как вдовья шаль, опускалось на плечи.