Невеста лорда Кэрью - Мэри Бэлоу

– Я не буду сражаться с каким-то акробатом! – презрительно заявил Лайонел. Он все еще не поднялся с колен, и потому для маркиза не составило труда высоко поднять правую ногу и нанести Лайонелу достаточно сильный удар по подбородку. Лайонел снова растянулся на полу.

– Вот теперь и вопи, пока ты в сознании, – холодно сказал маркиз. – Перед всеми твоими свидетелями, Рашфорд. Посмотрим, долго ли еще ты будешь чваниться!

Лайонел поднялся на ноги и, как видно, твердо вознамерился защищаться.

– Что ж, Кэрью, – сказал он. – Если один из нас может бить ногами, другой тоже это сделает. Если ты предпочитаешь грязные приемы, получишь их в ответ. Только не жди от меня пощады. Я мог бы воздержаться…

Но речь графа Рашфорда была прервана – маркиз развернулся и с силой ударил его ступней в плечо, отчего граф закрутился и отлетел назад, хотя и удержался на ногах.

Еще до окончания первого раунда стало ясно, что граф Рашфорд не в состоянии использовать ногу в качестве оружия. Единственный раз, когда он попытался это сделать, он чуть было не заехал ногой своему кузену в пах, за что получил строгое предупреждение от Джексона. Лайонел опять выругался и опять помянул акробатов, однако в отличие от маркиза он просто не умел использовать ногу. Маркиз же часами отрабатывал повороты корпуса и выброс ноги на уровне своей головы.

Перед началом схватки мало кто заключал пари, если они вообще заключались. Какой смысл биться oб заклад, если исход совершенно ясен? Единственно, с чем спорили, – это сколько секунд продлится схватка. По окончании первого раунда начался ажиотаж. К концу второго раунда, который прошел так же быстро и жестоко, как и первый, ставки взлетели.

После четырех раундов маркизу казалось, что каждый дюйм его тела, каждый мускул – даже такие, о существовании которых он и не подозревал, – источают боль. Он оказывался на полу дважды, Лайонел – трижды, если не считать двух его падений в первом раунде. Лайонелу раза два удалось ухватить маркиза за ногу и так ее вывернуть, что маркиз, не говоря уже о мучительной боли, терял равновесие. Но Джексон предупредил Лайонела, что захваты запрещены, и в четвертом раунде этого не случилось.

Лорд Фрэнсис водил холодной мокрой губкой по голове маркиза и по спине. Бридж энергично обмахивал его лицо полотенцем.

– Держись, Харт! – говорил он. – Покажи ему класс, старина.

– Думайте о своей жене, Кэрью, шепнул лорд Фрэнсис.

И маркиз стал о ней думать. О невинной, жаждущей счастья восемнадцатилетней девушке, которая стала жертвой циничных интриг Лайонела. О ее страданиях, когда он так грубо и жестоко отверг ее, и, что было куда хуже, о чувстве вины перед кузиной, которое преследовало Саманту целых шесть лет. О двадцатичетырехлетней женщине, которая испугалась, что этот негодяй до сих пор имеет над ней власть, и она не сможет этой власти противостоять. И тогда она обратилась к нему, к Хартли, чтобы он защитил ее и на всю жизнь оградил от жестокой, уродливой страсти. Он вспомнил о вчерашнем вечере, когда она ударила мерзавца коленом, а затем надавала ему пощечин. Он вспомнил ее в постели рядом с собой, несчастную, потому что она решила, что ее муж тоже отверг ее. Но он-то ведь лишил себя в эту ночь любовных утех лишь потому, что хотел сохранить свои силы перед боем.

Прошлой ночью он пообещал ей, что она никогда больше не будет бояться Лайонела. Был только один путь исполнить это обещание. Он знал, что в это утро, даже если он в следующем раунде рухнет без чувств на пол, уважение друзей он себе обеспечил. И быть может, самоуважение тоже, – вызвав мерзавца на дуг и став с ним лицом к лицу, как мужчина с мужчиной, он дает ему знать, что больше не станет терпеть издевательств.

И все же этого недостаточно. Недостаточно просто достойно выступить в этой схватке – он должен победить!

Он просто обязан победить! И теперь это уже не кажется невозможным. Лайонел сидел в противоположном углу, наискось от него, таращась на него одним глазом – второй распух и почти закрылся. Дыхание него было тяжелое. И может быть, впервые – наконец-то! – он глядел на Хартли, не скрывая своей злобной ненависти.

– Время, джентльмены! Пятый раунд, – как всегда вежливо объявил Джексон. – Начинайте.

Легче сказать «ты должен победить», чем сделать это. Но в девятом раунде маркиз наконец точно знал что не только должен, но и победит. Лайонел еле держался на ногах. Он уже не мог защищаться, и лицо его теперь было открыто и для левого кулака маркиза, и для его правой ноги. Один его глаз почти совсем закрылся, осталась одна узкая щелка. Второй закрыло наполовину. Нос, похоже, был сломан. Силы у маркиза были на исходе, но оставались сила воли и твердая решимость. И лицо Саманты стояло перед его усталыми глазами.

В зале теперь было тихо, хотя, кроме бедолаги Смизерса, никто не ушел.

– Думайте о ней, Кэрью! Думайте о ней! – настойчиво твердил над его ухом лорд Фрэнсис в конце раунда, так же как в в конце предыдущего, и перед последующим. Он выжимал воду из губки ему на грудь и повторял: «Черт побери, Кэрью, думайте только о ней и не сдавайтесь!»

«Неллер влюблен в Саманту», – проплыла у Кэрью в голове смутная мысль. Он давно догадывался. Но Неллер благородный человек. Ладно, он отомстит и за него тоже.

– Добей его в этом раунде, старина, – сказал герцог, энергично обмахивая его лицо полотенцем, как он делал после каждого раунда. – Ты на исходе. В одиннадцатом раунде ты рухнешь. Сейчас пойдет десятый. Последний твой раунд, Харт: Держись! Кроме тех двоих напротив, в зале нет ни одного человека, кто не хотел бы твоей победы. Этот раунд, Харт!

Ему понадобилось две с половиной минуты. Лайонел уже еле стоял на ногах, качался из стороны в сторону, руки его бессильно висели по сторонам, кулаки не сжимались до конца. Он смотрел на Хартли хотя, может быть, и не мог его разглядеть – с бешеной ненавистью. Он бы упал и потерял сознание одного толчка. Всем своим видом он взывал к пощаде. Но маркиз вдруг вспомнил себя, шестилетнего малыша, корчившегося от нестерпимой боли. И страдальческое лицо матери, когда она смотрела на своего единственного покалеченного сына. И Саманту, которая просит его поцеловать ее и говорит, что любит его, – и говорит искренне, потому что напугана новым появлением в ее жизни Лайонела, человека, который на шесть лет сделал ее несчастной.

Маркиз собрал остатки сил и нанес удар правой ногой. Его последний удар, как и первый, попал точно под челюсть. Голова Лайонела откинулась назад, и рухнул навзничь.

Раздался стон, и он затих.

И тут вокруг поднялся оглушающий шум. Мужчины что-то говорили маркизу, смеялись, хлопали его по спине, пока Бридж не заорал, чтобы все держались на расстоянии, а Неллер не пригрозил, что сам пустит ход кулаки, если они не отойдут, а то Кэрью нечем дышать.

– Ну что ж, друг мой, – услышал Кэрью где-то над своей головой голос Джексона, Кто-то уже усадил Кэрью на его табурет в углу. – Должен признать, что вы, быть может, мой лучший ученик за все годы моей работы. Вот только если бы вы помнили, что правую руку надо держать выше – сколько раз я вам это говорил? – ваше лицо сейчас не напоминало бы сырую котлету. Но некоторые люди себя не жалеют.