О, Мари! - Роберт Енгибарян

– Тогда скажи мне, когда намечается ваш отъезд, а точнее, ваша эмиграция?

– О чем ты говоришь? Какая эмиграция? Это только приглашение посетить Францию. Да, родители очень хотят вернуться обратно, но официальная эмиграция связана со многими обстоятельствами. Чтобы все уладить, нужно определенное время, может, год, может, больше.

– А ты? Ты как поступишь?

– Я не верю, что наша эмиграция скоро состоится и что она состоится вообще. Кроме того, я ведь уже говорила, что без тебя никуда не уеду.

В дверь постучали. Вошел Варужан.

– Добрый вечер, ребята. Мне удалось вас устроить – пока на две недели, а потом постараюсь продлить бронь уже из Еревана. Немножко дороговато получается, поскольку вы с Мари не можете жить в одном номере. Придется занять два отдельных, зато рядом. Ну как, подходит?

– Спасибо, Варужан, конечно, подходит. Пойду вниз, все оформлю и оплачу. Давайте паспорта, девушки.

– Кстати, Давид, деньги у вас есть? Если что, могу одолжить, дома вернете.

– Спасибо, Варужан, все в порядке, – соврал я.

Мы договорились встретиться с Варужаном позже и вместе поужинать. Химик распрощался с нами и пошел к себе отдыхать, а мы занялись переносом моих вещей в новый номер. Мари предпочла остаться в старом – все равно через несколько дней Тереза должна была улететь.

* * *

– Давид, я долго думала, сказать тебе или нет, – тихо сказала Мари, когда мы закончили раскладывать вещи.

– Не знаю, о чем речь, но, судя по твоей интонации, ты хочешь сказать что-то серьезное.

– Помнишь, несколько дней назад ты спрашивал, почему мы с Терезой смеемся?

– Конечно, помню, просто пока не получилось об этом поговорить. И почему? Наверняка из-за какой-нибудь ерунды.

– Не совсем. Несколько дней назад я встретилась с Генрихом.

– С каким Генрихом? Бифштексом, что ли? Фарцовщиком?

– Успокойся, дай договорить. С Генрихом – бывшим аспирантом. Кстати, он защитил диссертацию и уже кандидат экономических наук.

– Очень радостная новость. Хочешь, чтобы я его поздравил, букет отправил? Или мне надо лично засвидетельствовать свое почтение? Интересно, а как вообще вы нашли друг друга? Это точно ваша первая встреча? Или вы тайком от меня встречались все время, пока я ходил в прокуратуру на стажировку?

– Ты можешь говорить без обвинений и необоснованных подозрений? – повысила голос Мари. – Или уже репетируешь роль прокурора? Так вот, на главпочтамте, когда я спрашивала, есть ли на мое имя письма или переводы, неожиданно нашлась открытка от Генриха, где он просил позвонить ему по очень важному и срочному делу и оставил номер телефона. Я долго колебалась. Но когда вторично получила открытку, где он уже умолял меня ответить, решила позвонить. На встречу с ним брала с собой Терезу, чтобы не было никаких недомолвок. Не торопи меня, мне еще многое надо тебе рассказать. Мы впервые оказались вдали от дома, на чужбине, и я еще раз убедилась, что ты надежный человек. Господи, что я говорю? Ты самый родной, единственный… Короче говоря, Генрих защитился…

– Ты уже сказала. Что, он и докторскую защитил?

– Дай договорить. Ему предложили хорошую работу в советском торгпредстве в Брюсселе.

– Конечно, у него же папа директор «Интуриста». Друзей, знакомых пруд пруди.

– Через три месяца он должен уехать, сейчас оформляет дело. Но ты же знаешь, его не выпустят, если он не женится до отъезда.

– И ты предложила кандидатуру Терезы?

– Он хотел жениться на мне. Я отказалась. Он очень расстроился.

– А где его подруга, генеральская дочь с квартирой в Москве и дачей в Подмосковье? Или он все это меняет на тебя? Ну что ж, он вырос в моих глазах. Какой великодушный, я бы даже сказал, романтик! А ты окончательно отказалась? Если сожалеешь, может, еще не поздно? Кто я такой по сравнению с этим торгпредом?

– Послушай, юморист, может, нам следует пожениться, и все сомнения исчезнут? Генрих на пять лет старше тебя. Ты тоже добьешься немалого успеха в его годы. Я не просто на это надеюсь, я уверена.

– Мари, мне, конечно, всего двадцать два года, и я, может быть, слишком много шучу, но, по-видимому, ты не понимаешь последствий нашего брака.

– Объясни. Просвети меня, ты же юрист, светлая голова.

– Мы живем не в вакууме, а в обществе. И у тебя, и у меня есть семья, родные, близкие. Мы должны считаться с их интересами и желаниями. Согласна?

– Все правильно. Что дальше?

– В вашей семье бурно обсуждается возможность эмиграции. Предположим, через какое-то время вы получите разрешение и твоя семья уедет. Ты, как замужняя женщина, не сможешь уехать без согласия мужа. Но я уже не раз говорил тебе, что не уеду ни в коем случае. Моя родина здесь, плохая или хорошая, но она моя. И моя семья, родные, друзья тоже здесь. Мое решение окончательное. Более того, я не дам согласия на твой отъезд. Тогда у тебя останется одна возможность – развестись и только потом уехать. Но может быть, ты все-таки рассматриваешь для себя возможность остаться здесь, ведь ты много раз говорила, что без меня не уедешь? Тогда все будет именно так, как нужно, по-человечески и по закону.

– Да, говорила и сейчас говорю. Надеюсь, что, когда придет время, ты будешь думать иначе… Посмотри вокруг! Разве эти люди смогут в корне измениться даже через десять, двадцать или тридцать лет? Бессердечные, жестокие, готовые за любой пустяк друг другу горло перегрызть, посадить, навредить, донести. Ты бы хотел, чтобы твои дети жили в таких же условиях, как ты?

– Мари, у тебя обостренное восприятие всего негативного. А я все-таки надеюсь на какое-то будущее на ненавистной вам родине. Кто знает, каким будет лет через тридцать любимое занятие строителей коммунизма? Я молодой человек, живу сегодняшним днем, и все мое внимание сконцентрировано на моем ближайшем окружении – это мы с тобой, наши семьи, друзья. Вырвать меня отсюда, превратить в жалкого эмигранта, не имеющего ни профессии, ни денег? Я не согласен.

– Спасибо тебе за «жалкого эмигранта». Вот ты как думаешь обо мне!

– Не цепляйся к словам. Вы вернулись на свою историческую родину, и это был ваш выбор. Материально вы живете даже лучше, чем большинство населения: построили собственный хороший дом, многие местные жители о таком и мечтать не могут!

– Может, и так, но мы добились успеха своим трудом. Но это лишь материальная сторона вопроса. А как насчет того, что мы бесправны, не защищены ни от вороватой, несправедливой власти, ни от криминала?

– Подожди, в дверь стучат. Войди, Варужан.

– Ребята, о чем вы так громко спорите? Ваши голоса слышны даже в коридоре. О чем речь?

– Мы обсуждаем, где будет лучше жить через двадцать или тридцать лет – здесь или во Франции.

– Ответ на этот вопрос для меня понятен и однозначен, я хоть химик, но, как-никак, доктор наук. Я тоже репатриант и помню страну, откуда приехал. Таких трудностей, которые мы, как и семья Мари, преодолели здесь, я врагу не пожелаю. Слава Богу, все позади. Но вот что пугает, Давид. Сейчас по долгу службы я почти каждые полмесяца бываю в Москве. И всю намеченную Госпланом технику для Академии наук и ее институтов приходится выбивать, по-другому не скажешь. Абсолютно не имеет значения, законно вы получаете эту технику или нет. Любой, кто проворнее, шустрее, наглее и, наконец, богаче, берет все, что ему захочется. Взяточничество здесь, в Москве, фактически узаконено – начиная от вахтера, который говорит, что «ваша фамилия в списке не значится», и заканчивая секретаршей, которая вас в буквальном смысле к начальнику не пропустит, если подарок не получит. С начальником – тяжелее. Иногда удается решить вопрос несколькими бутылками коньяка или звонком моего начальства, вице-президента Академии наук, или высоких партийных работников. Но чаще всего приходится платить или же оставлять им часть техники, оборудования. А как свысока, оскорбительно, снисходительно они обращаются с нами, представителями республик и национальных меньшинств, всячески подчеркивая свое превосходство и могущество! В подробности не хочу вдаваться. Вот нужный тебе начальник с коллегами в рабочее время устроил в кабинете банкет, ты слушаешь их возбужденные голоса и униженно ждешь. После двухчасового ожидания секретарь, не глядя в твою сторону, чеканит: «Совещание у них будет продолжаться, приходите завтра». Ты возмущаешься: завтра у тебя самолет, билет куплен за месяц, срок командировки закончен, из гостиницы тебя выдворят, надо продлевать пребывание, а деньги на исходе… И ты хочешь все бросить и уехать. Но вспоминаешь, что на родине ждут эту технику уже два года. Тогда в душе ты начинаешь плакать и ненавидеть все вокруг…