Варшавское шоссе - любой ценой. Трагедия Зайцевой горы. 1942-1943 - Александр Ильюшечкин

«– И то верно, товарищ лейтенант. Я тут такого насмотрелся и наслушался… – многозначительно сказал Файнлейб (старшина, зав. делами), склоняясь к столу и понижая голос.

Уже тогда, когда наш полк формировался, я знал, что Файнлейб обладает удивительной способностью многие новости узнавать раньше других, а по некоторым, конечно, не основным вопросам он порой был проинформирован, по-видимому, не хуже начальника оперативного отдела штадива.

– Мне рассказывали, как наш 608-й стрелковый полк сменял Московскую дивизию (173-ю сд) в Фомино-1. Наши шли ночью. Кругом темно… Кругом мелкий лес… А в лесу раненые и убитые… Много-много… Когда 608-й пришел в Фомино-1, там и сменять было некого. Либо уже ушли, либо немцы поубивали… И немцы не стреляли. Вот наш генерал и хотел с ходу, ночным броском захватить высоту 269,8. Вывели полк на исходные позиции и доложили командующему Болдину, а тот штурм и не разрешил, говорит:

– Как же атаковать без артподготовки, без поддержки соседей, а потом как вы будете удерживать и отбивать немецкие контратаки без артиллерии и боеприпасов. Так и не разрешил штурмом взять высоту. – Но почему же?

– А потому, что не его штаб разрабатывал план операции, и приказал Болдин полк отвести назад в Фомино-1. Вот тут наш генерал очень рассердился.

– А ты откуда все это знаешь? Ты что, во время разговора у Новосельского (комдив 146-й сд) на КП под столом сидел?

– Ну зачем так, товарищ лейтенант? Просто мне об этом знакомый телефонист из штадива рассказывал. Да и капитан Козлов в это время в штадиве был. Хоть у него спросите, только не говорите, что я об этом рассказывал… Так вот, стал наш генерал говорить с Болдиным и кричит в трубку: – Нельзя полк отводить в Фомино-1 и начинать атаку утром, ведь сверху немцам все Фомино видно как на ладони. Весь полк уничтожат еще до подхода к высоте…

Что Новосельскому ответил Болдин, мне не сказали, сказали только, что после болдинского ответа выпрямился наш генерал и говорит в телефонную трубку:

– Преступный приказ выполнять не буду. Лучше расстреляйте меня, но сохраните жизни тысячам комсомольцев. Вот рядом стоит особист дивизии, я ему передаю трубку, прикажите ему арестовать меня… – и передал трубку капитану Козлову, который в это время был неподалеку…

– Ну и что же ответил Болдин?

– А этого мне не сказали. Однако Новосельский Ю.В. до сего времени дивизией командует, а 608-й стрелковый полк уже вторые сутки лежит в Фомино-1 без провианта, без табаку, мерзнет на снегу, да от немецкого огня большие потери несет».

«…Вскоре мы спешились в овражке. Мимо двое бойцов с автоматами провели командира в гимнастерке без ремня. На петлицах две шпалы.

– Кто это? – задал я вопрос.

– Бывший комиссар 608-го полка Глумов. Допустил сдачу Фомино-1 и во время боя не находился в полку. Ведем в трибунал».

«…Нужно было продолжать рекогносцировку, хотя бы ориентировочно разобраться в структуре немецкой обороны. Должен же начальник разведки полка иметь свое собственное мнение об обороне противника!

Даже в короткий срок, пользуясь биноклем и глазомером, я убедился в том, что присланная из штаба армии бывшая со мной схема обороны немцев на высоте 269,8 и на Зайцевой Горе значительно отличается от реального расположения. В частности, с того места, где я находился, почти не просматривались нижние скаты высот, но на верхних скатах число огневых точек стало значительно больше, и расположение их несколько изменилось. То ли копировщик преднамеренно или непреднамеренно исказил схему, или схема, быть может, устарела, тем не менее она требовала исправлений».

«…По-видимому, немцы отлично знали оперативные замыслы 50-й армии, знали о предстоящем наступлении. Чем, кроме этого, объяснить то, что ровно за полчаса до начала нашей артподготовки как бы в ответ на выстрел нашей пушки где-то грохнул далекий взрыв и затем над нами «зашуршали» немецкие снаряды и сзади, и в районе Зимниц послышались взрывы. Немцы методично били по определенным площадям, захватывая все новые и новые районы, стараясь накрыть огнем нашу артиллерию и резервы. Разрывы переместились ближе и левее, еще левее.

– Это в районе танковой дороги, – говорю я вслух, имея в виду просеку, расположенную в 300 метрах левее КП 512-го.

– Это, товарищ младший лейтенант, не танковая дорога, это «дорога смерти», – отзывается пожилой связист, – нынче ночью так называл эту дорогу один парень и сказал, что по этой дороге проходят только один раз – вперед, назад только выносят, да и то не всех».

«…Еще правее Котомин, слегка высунувшись из соседнего окопчика, вел огонь из автомата. Сознание, медленно возвращавшееся ко мне, заставило взглянуть прямо вперед – в сторону нараставшего гула и треска. Там, ярко выделяясь черно-желтыми крестами на побеленных машинах, на наши позиции шли немецкие танки, за ними пехота в маскхалатах. Они уже совсем близко. Немецкая пехота при поддержке танков контратаковала 512-й сп, захвативший Фомино-1.

Вот из соседнего окопчика, слева, выскочил и наискосок, наперерез танку, побежал наш боец с высоко поднятой противотанковой гранатой. Вдруг он упал, но тут же поднялся и, припадая на левую ногу, снова побежал. Я заметил, что вместо левого ботинка на снег опускалось что-то блестящее, белое. «Ведь это же кость! Как же это он?» – подумал я. Тут боец, как мне показалось, бросился с гранатой под гусеницы танка. Раздался взрыв. Машина встала…

Мы поднялись и пошли назад к нашим окопчикам. Недалеко стоял недавно подбитый танк. Из открытого верхнего люка свесился убитый немец – танкист. Около танка несколько наших бойцов склонились над героем, подбившим этот танк. Мы подошли ближе – молодое скуластое, татарское лицо было забрызгано кровью. Боец был мертв. Один из окружающих тихо сказал:

– Я его знаю. Мы вместе в Высокой Горе призывались… Его зовут Валеем…

Горынин вынул финку и крупными печатными буквами на лобовой броне танка нацарапал «ТАНК ВАЛЕЯ». Затем мы пошли дальше и спрыгнули в наш окопчик».

«…Затем Андронов (начхимслужбы 280-го ап) сказал, что он через штадив направил в штаб армии рапорт, в котором предложил армейскому начальству поставить завесу дымовыми шашками или кострами и под прикрытием завесы штурмовать Фомино-2, однако ни в дивизии, ни в армии, ни в ее тылах не оказалось дымовых шашек в нужном количестве, а из штаба армии по телефону дали такой совет:

– Пошлите вы этого Эдисона на передовую. Посидит в Фомино и перестанет своими фантазиями мутить голову вам и нам. И как только таких дураков в штабе армии держат? – возмущенно закончил Андронов свой рассказ».

«…Еще 10 апреля замкомандира 149-го осб Рындин рассказал, что особист Михайлов ранен противотанковой пулей в живот и остался на месте боя…

Особист, пять суток пролежавший на «ничейной» земле, был в полном сознании, передал Козлову полевую сумку с документами, пистолет ТТ и сказал, что последним патроном он «уничтожил вон того гада», указав на убитого солдата, лежавшего от него в 10 метрах, и тут же, в присутствии саперов, рассказал о следующем: «Перед вечером я увидел ползущего красноармейца с полотенцем в руке, я его окликнул и выругался, тогда он пригрозил мне гранатой, я этого не выдержал и решил израсходовать последний патрон, который берег для себя». Саперы заинтересовались убитым, подползли к нему и вытащили красноармейскую книжку на имя Рыбальченко, а также две карты с нанесенными боевыми порядками нашей части. Бесспорно, убитый был немецким агентом, и материалы на расследование были переданы в 58-ю стрелковую дивизию, в которой, судя по документам, значился на службе убитый»[247].