Непрощенные - Андрей Муравьев

Копал до ночи. В саду рубил коренья, выбрасывал тяжелый чернозем, выковыривал камни. Работал с исступлением, выкладываясь, не оглядываясь на завернутое в шинель тело. Когда засыпал холмик, сверху воткнул связанный из обугленных палок крест. И патрон положил.

К ночи вернулись к раненым, дошли до танка, прикинули план повторного налета на аэродром. Заметил, что говорить и смотреть на рыжего мне стало легче. У меня теперь не человек, а нация кровников появилась. Что тут старые обиды?

– Ты все понял, Илья?

– Да, командир.

– Тогда поехали.

Поехали.

* * *

Олег

Кутепов не спросил, зачем мне в город и что я забыл в штабах. А спросил бы, пришлось бы врать. Не люблю, да и не умею толком.

Ехал же я в город, чтобы посмотреть в глаза суке, что нас на той стороне бросила. Приказ моему отряду подписал полковник Сулько. Его я и собирался искать.

Сначала думал пристрелить говнюка. Потом решил, что поговорю для начала. Постараюсь понять, как такая гнида в командиры пробралась. А потом как-то и злость прошла.

Через город ехать было тяжело. Налеты уничтожили большую часть зданий, сровняли с землей центр. По улицам бродили отряды гражданских, пытающихся откопать очередной завал, ехали телеги с добром, беженцами, ранеными. Стайки женщин с детьми пробирались к вокзалу. Их взгляды, полные безысходности, изредка вспыхивали, когда навстречу попадались организованные части. Сбитые из обозников, тыловиков, комендантских взводов маршевые роты шагали к фронту.

Мы проехали два временных госпиталя, пункт перекомплектации, где из окруженцев, дезертиров и остатков разбитых частей клепали заплатки для передовой, военкомат с молодежью у входа. Все вокруг скрипело и стонало, фронт прогибался и грозился лопнуть. Ощущение краха сковывало.

Сулько нашел у временных складов, где полковник проводил совещание. Вломился в кабинет, представился. Глаза полкана удивленно сузились, но ни страха, ни вины я в них не увидел.

– Почему явились, если задание не выполнено?

– Выполнено, товарищ полковник! Аэродром захвачен, самолеты уничтожены. Около двадцати единиц летной техники, цистерны с горючим, зенитная батарея – все поломано.

– Как?

– Атакой в лоб.

– В лоб? Силами полувзвода?

– Неполного отделения и танка.

Сулько вскочил, расплываясь в улыбке:

– Аэродром уничтожили? Вот молодцы.

Меня аж передернуло:

– Молодцы-то молодцы. Только «окно» мы на свою сторону не нашли.

Отвел глаза полкан, руками на столе бумажки передвинул, но не трухнул, ответил:

– После выполнения задания надо было сообщение послать. О выполнении. Про «окно» на передовую загодя никто не сообщает. Утечки, шпионы – сами понимаете. Дали бы знать – мы бы вам и артиллерийское прикрытие и дорогу через мины показали бы.

Врет? Или в самом деле вся промашка – наш косяк?

– У нас радистка ранена. В приказе такой инструкции не было.

– Это очевидно. Порядок такой. В радиопослании каждую деталь не прожуешь.

Теперь он смотрел уверенно. Радостная улыбка с лица не сходила.

– Молодец, лейтенант!

– Служу… трудовому народу!

– Молодец. Представим ваш экипаж к наградам. Когда немца отгоним.

Отогнал один такой. Бонапарт местечкового разлива.

– Вы пока отдыхайте, потом на перекомплектацию. Танковых соединений у нас не осталось, но как танк поддержки стрелковым частям вы пригодитесь. Где сейчас находитесь?

– Кутепов под крыло взял. Там воевать собирались.

Полкан согласился.

– Хороший командир. И место ответственное. Добро. Там и оставайтесь.

Он поднял подбородок и замолчал. Ждет, что поблагодарю и уйду? Видимо, да.

– У меня просьба.

– Какая?

– Радистку нашу раненую, пока немцы авиацию не подтянули, самолетом в тыл отправить.

Сулько кивнул:

– Это можно. Сейчас черкну записку авиаторам. Где они, знаете?

– Найду.

– Вот и ладно. – Он набросал карандашом несколько слов на листке блокнота, вырвал и протянул. – Можете идти, товарищ лейтенант.

Козырнул и вышел. Как-то у меня неправильно мордобой с разборками вышел… Зато Любу на большую землю переправлю. И то хлеб!

«Эмка» доставила меня до позиций, записку отдал шоферу. Водитель у Кутепова был смышленый, пробивной, под стать шефу. Справится. Еще одно расставание с Любой переживать не хотелось.

– Найдешь, завезешь на аэродром и проследишь, чтобы улетела. Понял?

Шоферюга ухмыльнулся:

– Обижаете. Все сделаю в лучшем виде.

Ну и ладно. Хоть этот камень с души снял.

Остаток дня прошел в хлопотах. Следовало подготовить к бою танк: проверить работу механизмов, загрузить боеприпасы, «поиграть» с трофейными рациями. Сам разобрался в них быстро, но местного связиста следовало научить. Заодно проверить качество связи. Немецкое превосходство в этой отрасли было налицо; я только вздохнул, вспомнив, что подобных раций Красной Армии еще долго не видать. Коля с Ильей помогали. Готовились и Горовцов с уцелевшими бойцами. Прослышав, что их забирают в пехоту, пулеметчик пришел с флягой трофейного шнапса и одной просьбой: не отдавайте! Расставаться не хотелось и мне: привык к мужикам. Охранение моему отдельному танковому взводу требуется, и всегда лучше, когда с тобой свои, привыкшие к танку люди. Попросил за Алексея – не отказали. Горовцов сдал немецкий «МГ» – патроны к нему кончились, и обзавелся «дегтяревым». Весь вечер он с бойцами чистил новое оружие, выбивал и распределял боеприпасы и продукты.

Илья выглядел смуро: переживал гибель Али. Понять нетрудно: в нашем времени такую бабу поискать! Красивая, работящая, преданная… Нет ее, а Любу в тыл увезли… Вот ведь жизнь! Как мирное время, так бабы поганые, а как встретишь хороших, тут тебе и война! Не понос, так золотуха…

Коля с бойцами притащили из леса еловых лапок, побросали на них шинели и улеглись. Ребята сразу захрапели – умаялись, а ко мне сон не шел. Потому даже обрадовался, когда за мной пришли.

В блиндаже Кутепова оказалось не протолкнуться. Вошел, попытался доложить, но мне сделали знак молчать. Присмотревшись, понял причину. Кутепов допрашивал «языка». Худой, долговязый немец с нашивками гефрайтера, то есть ефрейтора, явно трусил: отвечал торопливо, подобострастно заглядывая в лицо полковнику. Под глазом немца темнел здоровенный синяк: видимо, разведчики, когда брали в плен, приложили.

Кутепов допрашивал без переводчика. По-немецки говорил бегло, уверенно, я аж обзавидовался. Умеют же люди! А мне языки давались плохо – как в школе, так и в училище. Да и зачем танкисту иностранный язык? Из-за брони переговоры вести? Ответы пленного полковник сам же и переводил. Командиры, сидевшие на нарах, внимательно слушали и помечали карандашами в блокнотах.