Тридцать дней до развода - Ашира Хаан

И еще я сделала то, на что не решалась все полтора месяца. Открыла инстаграм Валентина и спокойно просмотрела все два миллиона фоток со свадьбы, с медового месяца на островах, из путешествия по Европе и даже оставила комментарий к последней, где они с женой стояли, обнявшись, на пороге нашего издательского дома.

«Вы очень красивая пара», — написала я и хихикнула. Да, столичная привычка желать добра с широкой улыбкой, когда с удовольствием придушила бы, — забавная штука. Пожалуй, она мне нравится даже больше, чем провинциальная честность и открытость.

Я пыталась убедить себя, что мне просто больше нет места в родном городе, что я слишком изменилась. Лучше так, чем считать, что меня оттуда просто выжили.

«О, Дашка! Давно тебя не слышал! — тут же пришел ответ от Валентина. — Ты чего не звонишь, не пишешь? Обиделась, что ли?»

Милый, милый.

«Я у родителей была».

«Давай завтра заеду, подарки привезу!»

«Нет, Валь, не заедешь. На этом все».

«Ох, Дашка, ты всегда была такой наивной! Ну, как хочешь! Если что — пиши!»

Я даже не стала его нигде блокировать. Черные списки — для тех, к кому еще что-то чувствуешь. А бесцветное равнодушие, с которым я закрыла переписку, само по себе было причиной, по которой я вряд ли когда-нибудь снова загляну в его жизнь.

Зато…

«Рус, как насчет того, что я выкуплю у тебя остатки наших браслетов? И, кстати, заеду за вещами завтра. А если ты не против, то еще и позавтракаю у тебя и, может, даже переночую!» — написала я приятелю.

«Дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде? Не вопрос, забирай так. Я тебе еще и пофоткать их помогу. Я же правильно понимаю, что Вальку ты просить не будешь?»

«Спасибо, ты настоящий друг!»

«Тебя там Чебурашка из голубого вагона покусал? Я же говорил: я не верю в дружбу. У нас деловое сотрудничество. Тебя девчонки, кстати, искали. Спрашивали, не надумала вернуться?»

Я тихонько улыбнулась, смаргивая слезы с глаз.

Как будто на самом деле возвращалась домой.

Вот только сердце тянуло тяжелой нудной болью.

Сердце ни в какую не хотело соглашаться, что в Москве мне будет лучше. У него там, позади, осталось что-то очень важное. И хотя телефон этого «важного» по-прежнему не отвечал, крошечный кусочек надежды шевелился и не давал заживать свежей ране. Бередил мое бедное сердце. И так и не позволил уснуть до самого утра. Я сидела на своей полке под храп всего вагона, смотрела в сереющее рассветное небо и просто ждала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ведь так не могло длиться вечно.

Что-то должно было случиться.

Отправление поезда — всегда предвкушение чего-то захватывающего.

А прибытие — возвращение в реальность. Даже если в том городе, куда он прибыл, тебя ждет миллион чудес. Но те минуты, пока пассажиры, торопясь и ругаясь, выволакивают свои чемоданы по узким коридорам, выходят из вагона и расталкивают назойливых носильщиков — почему-то невероятно грустные. Будто во время пути было открыто множество дорог, а теперь осталась только одна.

Проводница помогла мне вынести оба чемодана и рюкзак, я спрыгнула на перрон, глубоко вдохнула тот особый запах московских вокзалов, и…

Мне показалось, я схожу с ума.

В одно мгновение реальность разлетается на куски, мир теряет цвет, свет, звук — остается только он.

Богдан.

Стоящий напротив меня.

В трех.

Бесконечно.

Далеких.

Шагах.

И тут же — в одно мгновение — я уже рядом! — так близко, что тяжело дышать, — в его руках! — так крепко они меня стискивают — горячие губы касаются моих губ — и все! — больше ничего нет — соединяющее нас дыхание и горячие дорожки слез на моих щеках.

А потом он тяжело покачивается, и смертельная бледность заливает его лицо.

— Ты дурак, что ли?! Лежи спокойно! И вообще — просто позвонить не мог? — Дашка дергается, и прикладывает лед к моему виску, и начинает верещать как сирена, когда я пытаюсь приподняться с гостиничной кровати.

Ее забота так приятна, что я снова и снова это делаю, хотя голова кружится прямо-таки не по-детски.

— Я должен был привезти тебе доказательство, — счастливо улыбаюсь, чувствуя ее прохладные пальцы на лбу.

Вон оно, лежит на столе — бледно-розовое с золотыми буквами «Свидетельство о расторжении брака». Все, я теперь со всех сторон честный человек. А что немного покоцаный, так это даже приятно. Подвиг совершил ради любви. Несся потом без отдыха восемь часов, чтобы обогнать поезд и встретить мою невесту раньше, чем она успеет обзавестись тут, в Москве, новым женатым красавчиком. За ней глаз да глаз.

— А если бы ты по пути сознание потерял? Обо мне ты подумал?!

Она чуть не плачет… плачет, быстро смахивая пальцами слезы, и снова меняет компресс на виске. Голове досталось сильнее всего — вырубило меня надолго. Все остальное — просто ссадины, хотя, чувствую, мне попадет за дыру в боку, которая уже потихоньку начинает кровить. Слишком сильно я обнимал мою Дашку, увидев ее, выходящую из поезда. Не было у меня шансов поберечься. И хромоту она пока не заметила.

За все попадет, думаю я мечтательно и, придерживая одной рукой полотенце со льдом, другой сгребаю ее и опрокидываю на кровать.

— Мне нужен компресс на все тело, госпожа медсестричка. Причем срочно. Раздевайтесь. — И целую ее куда-то в шею, вдыхаю любимый запах. Соскучился так сильно, что, кажется, продолжаю скучать даже сейчас, когда она у меня в объятиях.

— Нет, ты что! — Дашка барахтается, пытаясь аккуратно вырваться, чтобы не навредить мне. Без шансов. — Тебе хуже станет! Скажи спасибо, что послушалась и «скорую» не вызвала!

— Иди ко мне немедленно. Под одеяло. Голая! Или я…

Задумываюсь, чем ей можно угрожать.

Вскакивать и танцевать я и сам не рискну. Остатки мозгов у меня еще есть.