Меч эльфов - Бернхард Хеннен

Шарль жестом благословил обоих. Ему нравилось, когда народ его узнавал и чествовал. Большинство жителей завоеванных провинций на удивление быстро подчинялись единственной вере.

Взгляд эрцрегента упал на груду окровавленных голов лосей на носу катера. Шарль поморщился. Судя по ветру, вонь никак не могла достичь галеасы, и все же ему казалось, что пахнет падалью. Он повернулся к штурману.

— Держись подальше от клипера.

Тот кивнул и налег на длинный румпель. Корпус военного корабля слегка накренился на левый борт.

Рыбачка на суденышке еще раз помахала ему и принялась за свою грязную работу. Когда-то Шарль услышал, как здесь ловят угрей, и с тех пор потерял интерес к змееподобным рыбам. Раньше он ел угрей, чтобы не потерять силу, когда посвящал молодую послушницу в деликатные тайны Церкви.

Рыбаки собирали головы лосей у мясников крупных городов. Их морды идеально подходили для того, чтобы обвязывать вокруг них укрепленные проволокой веревки. Потом головы опускали на дно озера и примерно через час поднимали обратно. Кости черепа становились тюрьмой для угрей, вроде мережи. Когда головы поднимали на борт, угри лезли изо всех щелей. Рыбак рассказывал Шарлю, что, если повезет, голову лося можно использовать трижды, прежде чем не останется ничего, что могло бы привлечь угря.

Иногда Шарль скучал по угрям в горчичном соусе. Он уже в таком возрасте, когда помощь в… определенных делах бывает необходима. Может быть, нужно разочек прокатиться на этой лодке, чтобы преодолеть свое отвращение?

Эрцрегент перешел на другую сторону юта и уставился на вспенившуюся воду. В Паульсбурге должны думать, что он действительно увез пленную принцессу. Родерик был прав — возврата нет. Если узнают, как провела его Лилианна, он станет посмешищем. Как бы хорошо ни проходила миссионерская деятельность в захваченных провинциях, такого прокола высший представитель Церкви в Друсне не может себе позволить. Иначе это может подвигнуть какого-нибудь шутника из черни сочинить песенку. Эрцрегент вынужден принять участие в этом фарсе. Еще неприятнее было сознавать, что его мечты подняться до князя Церкви Анисканса разбиты в прах. От них он не сможет скрыть происшедшее. Они должны знать это, чтобы призвать Лилианну к ответу. Или…

Шарль тихо рассмеялся. Был еще один, совершенно иной путь. Кто знает о его позоре? На этот раз он одурачит комтуршу. Если все правильно рассчитать, с этой крестьянской девочкой Дуней еще можно кое-что сделать. А мечты об Анискансе рано хоронить!

С юта он ушел в приподнятом настроении и протиснулся в двери крошечной каюты, которую предоставил ему капитан галеасы. Дуня с испуганной улыбкой ждала его. Лилианна сделала хороший выбор. Девочка действительно похожа на принцессу. А все остальное можно уладить.

Мишель сидела в стенной нише и чистила ствол одного из тех ценных пистолетов, которые Люк оставил за статуей белой женщины, насвистывая при этом мелодию развеселой застольной песенки. Для Люка осталось тайной, каким образом она нашла оружие. Хотя он и рассказывал ей, что принес пистолеты в жертву, но о том, где именно спрятал их, умолчал.

Мальчик обеспокоенно глядел на белую женщину: мраморное лицо не выдавало своих мыслей по поводу этой кражи.

— Я подумала, что грешно просто так бросать это чудесное оружие, — весело сообщила Мишель и махнула дулом на пьедестал статуи. — Каменная чурка не будет по нему скучать, я уверена.

Люк судорожно сглотнул. Нехорошо бросать вызов белой женщине. Кажется, Мишель свободно читает его мысли. Она положила оружие и вылезла из каменной ниши.

Прошло семь дней с тех пор, как он разрезал чумной бубон, и женщина-рыцарь совершенно выздоровела.

— Идем, прогуляемся немного. Думаю, тебе не идет на пользу постоянное сидение в этом саду. — Она по-приятельски положила руку ему на плечо и притянула его к себе. — Знаешь, ты — единственное чудо здесь. То, что ты меня вылечил… — она неловко махнула рукой, — …это чудо. — И снова указала на статую. — А вот она — всего лишь камень. Тебе не нужно его бояться. Признаю, это очень красивый камень, потому что художник придал ему форму соблазнительной женщины. Но все равно это камень, каких полно. — Она сделала широкий жест рукой и указала на стены, окружавшие потайной розарий. — Ты и остальных камней боишься?

Люк покачал головой. Вообще-то он вовсе не был убежден в том, что говорила Мишель.

— Если языческие боги действительно существуют, почему они просто наблюдают за тем, как церковь одно за другим подчиняет себе языческие королевства? Либо у них нет сил защитить тех, кто в них верит, либо им это неинтересно. Или же их просто не существует. Как видишь, причин бояться их нет.

Люк кивнул. Это уже разумно.

— С Тьюредом все иначе. Я чувствую его каждое мгновение своей жизни. А иногда, как в ту ночь, когда ты меня спас, он особенно близок. — Она ударила себя в грудь. — Тогда он во мне. И дает мне силу и покой, как и всем истинно верующим. И он… — Мишель замолчала и покачала головой. — Да я же проповедую, — словно извиняясь, она пожала плечами. — Прости, Люк. Это мне никогда особенно не удавалось. Рассказывая о Боге, я только запугиваю людей.

Мальчик покосился на нее. Он никогда не слышал, чтобы священнослужители так говорили.

— Знаешь, Бог во мне. Но мне просто не удается облечь свои чувства и уверенность в понятную всем форму.

Они оставили сад позади и добрались до широкой площади с колодцем. Мишель села на каменный парапет и подняла взгляд к небу. Стоял чудесный летний день. Высоко в небе ползли крошечные перистые облачка. Женщина вытянулась и легла на парапет, подложив руки под голову.

— Когда я была еще маленькой, мы с сестрой часто так лежали. Смотрели на облака и рассказывали друг другу о своих мечтах и надеждах. Ложись за мной, голова к голове, и поговорим.

От мысли, что придется лежать рядом с женщиной, Люку стало нехорошо.

— Не бойся, что ж в этом такого? Ты должен чувствовать себя свободнее, если хочешь когда-нибудь стать выдающимся человеком.

Мальчик неловко забрался на парапет. Не хватало, чтобы она считала его трусом или дурачком. Но чувствовать себя свободнее он не стал.

Камень был теплым и приятным. Он улегся и мягко толкнулся об ее голову. Мишель подвинулась. Лицо ее было совсем близко. Так близко, что разглядеть его целиком было невозможно. Вокруг глаз у нее были крохотные морщинки — раньше он их не замечал. Его лица коснулось ее дыхание: пахло ванилью. Иногда она принимала несколько капель из темного флакончика. Вероятно, лекарство какое-нибудь.

— Я очень мало тебя знаю, спаситель мой. Ты не хочешь рассказать мне что-нибудь о себе?

Люк откашлялся. Во рту пересохло.

— Да нечего особо рассказывать, — с трудом выдавил он, одновременно думая о том, что ему нравятся ее глаза — самые красивые глаза, которые он когда-либо видел. Точнее, он никогда еще не видел глаза женщины настолько близко. Только мамины.