Леон - Марина и Сергей Дяченко

все узнают… и хочу ли я, чтобы гордились, или просто чтобы приняли как своего и ни о чем не расспрашивали?

Опускались сумерки. Приближалось время ужина. Я давным-давно не ужинал дома, для меня это было рабочее время – когда магазин еще открыт, а в мастерской уже греются тигли.

Я прошагал мимо того места, где когда-то меня обогнали стражники, торопившиеся к дому Надир и не узнавшие меня на обочине. Как и в тот раз зашагал быстрее, почти побежал. Вот пригорок, с него я увижу дом. Сейчас…

И я поднялся на вершину холма и увидел свой дом внизу. В последний раз, когда я его видел, на пороге толпились гвардейские стражники.

Светились окна в столовой; у меня подогнулись ноги. Я очень боялся, что дом стоит пустой и темный. Или вообще – развалины. Или пожарище. Я не верил до последнего момента, что смогу – вот так – вернуться…

Я кинулся бежать. Я знал здесь каждую выбоину на проселочной дороге, мог бежать с закрытыми глазами: вот колея от школьной кареты, вот открытые ворота, вот двор. Вот порог. Здесь я встал будто вкопанный, придерживая сердце руками:

– Я вернулся… как обещал…

Дом высился, не узнавая меня. По всему фасаду были встроены новые добротные рамы, а на крыше, где раньше помещался жестяной петух, сидела другая птица, из желтого металла, очень похожего на золото. На месте глаз у нее были граненые алмазы.

Я низко склонился – и коснулся рукой порога.

* * *

Я оставил рюкзак у входа, где обычно стояли наши школьные саквояжи, и пошел по ступенькам налегке. Запах ужина был знакомый – и совсем другой. Или я отвык. Или просто забыл, как ужинать за столом с мамой, отцом и братьями.

– Кто там? – послышался встревоженный голос матери.

Свечи горели, будто на праздник. Я остановился в двери. Слова остановились у меня в горле.

Мой отец восседал во главе стола, и у него было лицо, какого я в жизни не видел: надменное и горделивое лицо мага из семейства Кристалл. Братья сидели по сторонам, Эд по правую руку, Рамон по левую. А мать, в строгом белом чепце, стояла у отца за плечом и наливала воду в бокал из хрустального графина. Никогда на моей памяти мать не прислуживала за столом.

В следующую секунду кувшин выскользнул у нее из рук, упал на каменный пол и разбился. Огни свечей дрогнули у меня перед глазами, раздвоились на мгновение и снова сошлись, вернулись на свои фитили. По комнате прошелся ощутимый порыв прохладного ветра, портрет скрипнул, покачнувшись на стене, и я вдруг понял, что это не портрет Мертвой Ведьмы, к которому я привык с детства. Некий маг в черной с серебром мантии был изображен в парадной позе, и отлично были видны массивная цепь на груди и бриллианты на обшлагах, но лицо терялось в полумраке.

Мать смотрела на меня, будто не узнавая, – она еще постарела, ее можно было принять за мою бабушку. Отец порывисто встал, в этом движении прорвалась на секунду прежняя суетливость, но он, будто опомнившись, выпрямил спину, вскинул подбородок, как надлежит магу Кристального Дома…

…Но ничего не сказал. Будто актер, позабывший слова на сцене.

– Привет, мама, – сказал я и удивился, потому что мой голос прозвучал неожиданно низко, почти басом. – Привет, отец. Я вернулся, как обещал… Привет, Эд. Привет, Рамон.

Семья Надир глядела на меня, но никто не отвечал на приветствие; я надеялся, они быстрее справятся с неожиданностью. И, честно говоря, ждал, что они чуть больше обрадуются.

– Леон, – шепотом сказала мать. – Где ты был?!

Отец бросил на нее взгляд, каких я тоже прежде не видел:

– Тебе не давали слова.

Никогда раньше он не смел так говорить с моей матерью.

Будто оценив мое потрясение, он вышел из-за стола, широким шагом пересек комнату, на ходу открыл объятия, но потом передумал и протянул руку:

– Добро пожаловать домой, сын.

И я пожал его ладонь, которую помнил и мозолистой, и нежной, и ледяной. Теперь она была гладкой и напряженно-цепкой, будто он боялся не удержать меня.

– Ты не должен был возвращаться! – с искренним горем прошептала мать. – Убийца… Ты был гордостью семьи Надир, а стал ее позором!

– Я никого не убивал, – произнес я фразу, которая, наверное, станет визитной карточкой всей моей жизни. – Я не позорил семью Надир, я пришел, чтобы…

– Это семья Кристалл! – рявкнул мой отец, и в голосе его мне послышались отголоски всех страшных сказок из ста томов истории рода. – Маг Кристального Дома имеет право убить любого, кто заслуживает смерти. Или не заслуживает, но такова воля мага. – Он перевел взгляд на мать. – Ты забываешься, женщина!

Никогда на моей памяти он не повышал голоса в этом доме. Даже ссорясь с матерью, доведенный до отчаяния, он кричал вполголоса, опасливый в своем гневе. Что должно было случиться, чтобы так переменились отношения в семье?!

– Великий Кристальный Дом, – торжественно продолжал он, и свечи подрагивали от его голоса, – восстал из пепла! Твое место на кухне, жена, и не смей открывать рта, пока к тебе не обратились!

Я окончательно перестал узнавать его. Даже в худшие времена, когда мы месяцами с ним не разговаривали, он не казался таким надменным – и жалким одновременно. Мать, против обыкновения, не попыталась его одернуть, словно признавая его право обходиться с ней вот так. А братья сидели, потупившись, глухие и немые, будто ничего не происходило.

– Если я еще раз услышу, что вы говорите таким тоном с моей матерью, – сказал я отцу, – мне придется силой научить вас вежливости.

Без слов, без заклинаний – в моей руке появился тончайший хлыст, метнулся к столу, выхватил из канделябра горящую свечку и возвратным движением вложил мне в ладонь. Братья содрогнулись одинаковым движением. Я смотрел на отца.

Его взгляд изменился. На секунду в его глазах проснулся покорный, растерянный мой папа, но он тут же взял себя в руки и сдвинул брови:

– Почтительнее, сын. И осторожнее. Ты изменился, но и многое изменилось, и тебе предстоит…

Не дослушав его, я выше поднял свечу и подошел к новому портрету, заменившему изображение прабабки Лейлы. Луч света упал на полотно…

В этот момент меня выхватило из пространства и бросило, как тряпку, в никуда.

Ловушка

Я упал на твердое, но не с очень большой высоты. Успел выставить руки и защитить от удара лицо. Перед глазами оказался гладкий мрамор, розовый с белыми и палевыми прожилками, и