Сумеречный клинок - Макс Мах

— Вот и мне показалось, — улыбнулся ди Крей. — Но придется потерпеть, дело еще не сделано, не так ли?

— Виктор, а что означает «вийера»?

— «Вийера»? — переспросил ди Крей. — Странное слово… — нахмурился он. — Вроде бы знакомое, но, как бы это сказать, непривычное. Это непременно «старая речь», но я не помню такой формы. По смыслу что-то, связанное с плодоношением, расцветом, цветами, в общем, ботаника какая-то… А почему ты спрашиваешь? Откуда оно вообще взялось?

— Не знаю, — Тина не хотела говорить правду, но ничего не сказать означало возбудить излишнее любопытство ди Крея, а его любопытство…

— Не помню, — сказала она. — Всплывают в памяти какие-то клочочки, что-то из прошлого, но я была, по-видимому, слишком мала. Я так думаю.

— Значит, не помнишь. — Ди Крей откинулся назад, привалившись спиной к стволу дерева. — Странная у нас компания, миледи, очень и очень странная: кого ни возьми, у любого проблемы с прошлым.

— Чему же удивляться? — пожала плечами Тина. — Прошлое суть настоящее, вывернутое наизнанку.

— Что ты сказала? — насторожился ди Крей. — Откуда ты знаешь эти слова? Ты читала Книгу Заката?

— Что? — привычно «удивилась» Тина, одновременно ощущая, как в сердце входит стужа. — Какую книгу?

О нет, все так и обстояло, поскольку она никогда даже не слышала о книге с таким странным названием. И в то же время все было не так, поскольку едва только Тина услышала вопрос ди Крея, как тут же вспомнила, что есть слова, которые нельзя произносить вслух. Нигде, никогда, ни при ком. Но именно это она сейчас и сделала. И не важно, что она ни разу не помнит, что это за слова и откуда они взялись в ее бедной голове. Это все к делу не относится, а вот запрет…

«Стоп! — спохватилась она. — Но запрета-то и нет!»

Опаска осталась. Сохранилось неведомо кем вложенное в Тину понимание, что иные слова опаснее стали и огня. А вот запрет исчез. Его не стало, и оттого, вероятно, слова и сорвались с языка.

— Какую книгу?

— То, что ты только что сказала, — объяснил ди Крей, уже полностью вернувший себе самообладание. — Это цитата из Книги Заката — абсолютно запрещенной не только к чтению, но даже и к простому упоминанию!

— Где запрещенной? — спросила Тина и даже выругалась мысленно, потому что едва задала вопрос, как сообразила, что снова сболтнула лишнего.

— А и верно! — усмехнулся ди Крей. — Здесь, в горах Подковы, за это, пожалуй, не сожгут, хотя, бог свидетель, и здесь многие не обрадуются, если ты заведешь речь о Книге или «лилиях Калли». Впрочем, есть страны, где Книгу читают открыто…

Последние слова прозвучали задумчиво, а затем ди Крей и вовсе замолчал, уйдя в себя, что-то обдумывая или вспоминая. В такие моменты человека лучше не трогать — дать ему побыть наедине с самим собой, — но Тина решила, что один раз вежливостью можно пренебречь. Такой случай когда еще представится. Может быть, и никогда.

— Как вы сказали? — спросила она с самым невинным, простодушным тоном. — Лилии Калли? Что за странное название! Я о таких цветах даже не слышала никогда. Что это?

Вообще-то она не только слышала, но и видела. И да, это действительно был как бы цветок, только нарисованный, вернее, вырезанный на коже и покрытый красной тушью. А вот что означала эта татуировка, дама Адель ей так и не рассказала, так почему бы не послушать, что знает о «лилиях Калли» Виктор де Крей?

— Ты задаешь интересные вопросы. — Ди Крей все еще был задумчив, оставалось, правда, неясным, о чем его дума. — Впрочем, отчего бы и не рассказать. Вы, леди, следует признать, весьма образованная особа. Я имею в виду, для бедной сиротки. И я сочту за честь продолжить ваше образование. Итак, лет, стало быть, сорок назад наш император, царствие ему небесное, ведь я говорю о Якове Верне VI, прозванном за простоту нравов Блуднем… Никогда не слышала? Ну, значит, в твоем образовании, милая леди, действительно имеются значительные пробелы. Тебя прощает лишь то, что бедняга скончался лет за двадцать до твоего рождения, а за прилюдное поминание его прозвища резали языки и через десятилетие после его смерти. Так вот, одним из последних великих свершений этого царствования была война с княжеством Чеан.

— Постойте! — вскинулась более чем удивленная Тина. — Я… Мы учили географию… Разве Чеан не часть империи?

— И да, и нет, — усмехнулся в ответ Виктор. — Все не так просто, миледи, совсем нет. Чеан не удельное княжество, а Княжество, если ты понимаешь, в чем тут отличие.

— Да, кажется… Ну…

— Княжество Чеан — монархия, — объяснил ди Крей. — И в этом смысле ничем не отличается, скажем, от Сурского королевства. Девяносто три года назад, во время «Войны Городов», Чеан формально признал Вернов своими сюзеренами. Княжество, однако, не платит Ландскруне ни налогов, ни дани, чеканит золотую и серебряную монету, имеет сильную армию и живет по собственным законам. Как так, спросишь ты, но секрет прост. Мир, я имею в виду трактат о мире, и признание, повторюсь, чисто формальное, вассалитета стали результатом полного истощения сил. Жестокая война истощила обе стороны — и империю, и княжество со всеми его союзниками — до последней крайности. Они просто не могли больше продолжать это безумие. Так и был заключен вынужденный мир, удовлетворявший — пусть и не в полной мере — амбиции сторон. Империя получила моральное удовлетворение, как бы поглотив княжество Чеан, включив его, пусть и формально, в свой состав, а династия Гарраганов не утратила не только престола князей Чеан, но и реальной власти, а значит, и могущества. Еще два слова о союзниках, чтобы ты поняла, как такое могло случиться. За спиной князя Чеан стояли города-государства Союза Трех Долин. Это к югу отсюда…

— Я знаю, — кивнула Тина, начинавшая понимать, отчего Верны не продвинулись пока так далеко на юг. — Они богатые, ведь так?

— Да, пожалуй, — согласился ди Крей. — Они весьма богаты и могущественны. Кхор, Шеан, Ливо, герцогство Решт… Но главное, они способны выставить немалые армии, вот в чем штука! Но сорок лет назад, под конец правления императора Якова, на юге случился недород, потом пришла чума, а в довершение всех бед началась междоусобная война. Яков решил, что время пришло, и двинул армию на восток. Чеан устоял, но свобода досталась ему дорогой ценой. Потери были огромны, но главное — в генеральном сражении в верховьях Фрая погиб Ги Торах Гарраган — князь Чеана. Он был молод, красив и отважен. А Торах — это прозвище, означающее на общем языке «Сталь». Таким он и был: сильный, упорный, несгибаемый и, разумеется, опасный. Но опасен он был для врагов, а вот женщины сходили по нему с ума, и, видимо, не без причины. В нем было все, что любезно вашему полу, и даже больше, недаром же его любила такая совершенная женщина, какой была юная жена князя Карла Ланцан. Она происходила с юга, из Решта, и, как это свойственно некоторым южным женщинам, отличалась своеобразной и яркой красотой и, разумеется, была склонна к сильным и несколько экзотическим чувствам. Племянница герцога Бруно II, Карла, несмотря на известную вспыльчивость, имела ясный ум и сильный характер. Во что могли развиться все эти достоинства с годами, если бы молодой князь остался жив, мы можем только гадать. В конце концов, в то время Карла, ее еще называли Калли, что означает на кхорском «Птица», была юной красавицей, влюбленной и любимой, буквально купавшейся в золотом мареве своего счастья. Но Ги погиб, и она осталась править княжеством одна, став регентшей при собственном малолетнем сыне. И вот тогда выяснилось, что император Яков оставил своим наследникам не только разоренную войной страну, но и смертельного врага. Врага жестокого, умного и беспощадного. Боль и гнев юной княгини отлились в жестокую мстительность княгини-матери. Не буду рассказывать тебе про все ужасы этого противостояния — необъявленная война длилась без малого двадцать лет и стоила жизни половине членов семьи Вернов, — но ты спросила меня о «лилиях Калли», и об этом я тебе, как и обещал, расскажу. Всех подробностей не знает никто. Во всяком случае, мне кажется, что я не встречал человека, знавшего об этом больше меня. Я даже не слышал о таких. То есть понятно, что все про все знала сама княгиня Карла. И, наверное, у нее имелись помощники, посвященные в тайну. Однако Калли умерла двадцать лет назад, не намного пережив, как говорят, не только собственного сына, едва успевшего занять престол, но и внука. А имена ее ближайших приспешников никогда даже не упоминались, так что и спросить некого. Последним, кто мог что-то знать, был маршал Герт де Бройх, но и он…