Сумеречный клинок - Макс Мах

— Ты! — приказал барон одному из тех двоих, что пришли с ним. — Жди здесь и помни, ты ничего не слышал и не видел. Упился и спал. Тебя, Петр, это тоже касается, но ты пойдешь со мной. Открывай!

Загремели засовы, заскрипели ржавые петли.

— Ну, здравствуй, Ада!

Она не ошиблась, Альмус постарел, но все еще оставался крупным и сильным мужчиной.

— И тебе, Альм, доброй ночи!

Барон вошел в камеру, заставив Аду отступить к окну. Он был великоват для этого места, едва не касался головой сводчатого потолка и напрочь загораживал проход. За его спиной маячил, подсвечивая хозяину факелом, крепкого сложения слуга из тех, что — как посмотреть — сойдут и за воина, и за наемного убийцу.

— Дерзкая! — хохотнул барон. У него были крупные черты лица, толстые губы и желтые волчьи зубы. Но он не был волком, вот в чем дело. Сейчас он был бараном, хотя глаза его горели вполне звериным огнем. Впрочем, он этого не знал. Люди, попавшие в тенета зова, не властны над своей природой, но и не осознают того, что с ними происходит.

— Собираешься покуражиться напоследок? — подняла бровь Ада.

— Может быть, и стоило бы, — развел губы в злой улыбке Альмус. — Но, видишь ли, какое дело, Адхен, я люблю молоденьких женщин, а не старух вроде тебя. И не строй мне глазки! Согласен, ты великолепно сохранилась, не то что моя бедная Анна. Представляешь, моя маленькая голубоглазая фея успела превратиться в старую и сухую, словно корка черствого хлеба, каргу! Но! — хохотнул он, издав рокочущий горловой звук. — Вокруг полно других юных фей. А тебе… Сколько тебе лет, Ада? Лет восемьдесят, я чаю, никак не меньше, и меня, уж извини, с души воротит, только представлю, что играю с тобой в «папу-маму»!

Вот теперь он развеселился, так развеселился, смеялся и смеялся, брызгая слюной, а Ада молчала. Она ждала. Ей торопиться было некуда.

— Нет, это все глупости! — сказал Альмус, отсмеявшись. — Я не злодей, Ада, и ты не юная пленница, изнасиловать которую сочтет своим долгом любой уважающий себя разбойник или тиран. Ты ведь слушала в детстве те же сказки, что и я. Сама знаешь. Но мы не в сказке, дорогая. И я пришел не затем, чтобы куражиться. Я тебя сейчас задушу, Ада, а лорду де Койнеру мы скажем — умерла во сне. Ничего личного, — осклабился он. — Хотя я и не забыл, как ты отказала мне тогда, во время праздника Равноденствия. Но дело, повторюсь, не во мне, а в Ольге. Суд в Квебе… Ты же понимаешь, не так ли? То ли да, то ли нет, а что, как оправдают? Каспар твой родственник, а Ольга — моя. Своя рубашка ближе к телу…

— И то верно, — согласилась Ада, завершая трансформацию. — Своя рубашка ближе к телу.

Слова прозвучали глухо и невнятно — волчья пасть не приспособлена к членораздельной речи, но и не делает ее невозможной. Во всяком случае, такая пасть, какая возникает при задержанной трансформации, когда полного обращения не происходит, и меняющий облик останавливается как бы на половине пути.

— Прощай! — Окутанный магией зова Альмус даже не заметил, что уже минуту перед ним стоит не Ада фон дер Койнер, а кто-то совсем другой. — Иди с миром!

Удар когтистой лапы в горло по результатам ничем существенно не отличается от раны, нанесенной кинжалом: раз, и человек заливается кровью, с сиплым хрипом пытаясь втянуть воздух в агонизирующие легкие, но не способный этого сделать.

«Вот и все! Тридцать лет!» Она чувствовала невероятный подъем, силу, счастье, сладость обращения, даже если это было медленное обращение.

Толкнув умирающего от себя, Ада опрокинула грузным телом Альмуса стоявшего у того за спиной слугу с факелом. Этого то ли слугу, то ли наемника она убила походя, выбираясь из камеры в коридор. Здесь стоял второй слуга барона, но это были и вовсе пустяки: человек не ждал встречи с оборотнем, тем более так скоро.

— Надеюсь, — сказала Ада, возвращая себе человеческий облик, — это останется строго между нами!

— Не бойся, тетя, я никому об этом не расскажу, — пообещала девочка, залезая Аде в карман.

— Вот и славно! — улыбнулась Ада, запихивая в свою бывшую камеру последний труп и закрывая дверь на засов. — А теперь давай найдем Ремта и Сандера и уйдем отсюда подальше. Замок Линс начинает действовать мне на нервы.

1

Двенадцатый день полузимника 1647 года

Он очнулся от крика неясыти. Птица подобралась так близко, что впору удивиться или испугаться, но Керст находился не в том состоянии, чтобы «углубляться в детали». Так что все произошло несколько иначе: неясыть заорала над самым ухом, и он очнулся, чувствуя себя слабым и больным, но отнюдь не испуганным.

«Кажется, это становится традицией…» Сандер снова был скорее болен, чем здоров, и порядком дезориентирован. Он напрочь не помнил, что с ним случилось и отчего висит он теперь мешком на чьем-то крепком плече.

— Я… — сказал он, пытаясь что-нибудь рассмотреть в плотной тьме, окружавшей его со всех сторон.

— Тише! — шикнула на него «неясыть». Вернее, осадила его дама Адель, в приглушенном голосе которой Сандер Керст с удивлением обнаружил определенное сходство с криком разбудившей его птицы.

«Какого черта?!» И тут он окончательно пришел в себя. Вернулись и чувства.

Сандер понял, что висит на плече одного из проводников — рыжего Ремта Сюртука — и что вместе с дамой Адель они прячутся в зарослях у подножия огромной крутой скалы. Именно из-за этого довольно светлая ночь показалась ему вначале тьмой кромешной. На самом деле вокруг было темно, но не настолько, чтобы не рассмотреть этого дикого места и дамы Адель, успевшей, что характерно, расстаться с ручными и ножными кандалами.

— Где мы? — спросил он, переходя на шепот. К слову, на этот раз речь далась ему гораздо легче, чем пару секунд назад, и вообще…

— Спасибо, Ремт, — добавил он еще через мгновение, оценив изменения, происходящие с его организмом. — Вы можете меня отпустить, я чувствую себя вполне прилично.

— С удовольствием! — И мастер Ремт без церемоний свалил Сандера с плеча на землю, на корни дерева, больно ударившие в ребра, на колкую каменную мелочь, заставившую «взвыть» от боли плечо, грудь и бедро.

— Ох! — вскрикнул Сандер, едва не лишившийся от удара дыхания.

И в этот момент где-то слева — метрах, надо полагать, в трехстах на восток, если верить обманщице луне, — прокричала другая неясыть.

«Тина?» — удивился Сандер.

— Идемте! — скомандовал Ремт. — Нас ждут. Быстрее.

«Ну, быстрее так быстрее». Подавив стон и желание помянуть в полный голос всех святых и их треклятые добродетели и пороки, Сандер поднялся на ноги и, не мешкая, поспешил за Ремтом и Адой.

Пройдя с десяток шагов сквозь редколесье подошвы холма, Сандер оглянулся и понял наконец, что провал в памяти распространяется на изрядный, по-видимому, период времени и на многие события, имевшие место быть в это время. Дело в том, что он совершенно не помнил, как попал в это место, как не помнил и того, что это за грозный замок возвышается на вершине скалы. Последнее, что он помнил, это тракт, по которому лорд де Койнер конвоировал арестованную по обвинению Ольги фон Цеас Адель аллер’Рипп в стольный город Квеб, в прежние времена отчего-то именовавшийся Старгородом. Вот это Сандер помнил наверняка, но все остальное…