Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Это был один из тех поступков, которые можно либо просто не заметить, либо счесть невероятным оскорблением. Нельсон на мгновение задумался; затем, припомнив надменное замечание леди Фрэйджел, вернулся к инструменту по ее горячим следам и вновь его включил.

Инцидент приобрел международный характер. Все взгляды были прикованы к борющимся сторонам, ожидая дальнейших шагов и гадая, чем все закончится. Николь поспешила к Нельсону, чтобы уговорить его прекратить и замять дело, но было слишком поздно. Из-за столика англичан поднялся оскорбленный до глубины души генерал сэр Эвелин Фрэйджел, чтобы встретить врага лицом к лицу и с честью выйти из критической ситуации, в которой он оказался впервые после освобождения Лэдисмита.

— Какая наглость! Это оскорбительно!

— Простите, что вы сказали? — сказал Нельсон.

— Здесь уже пятнадцать лет! — воскликнул сэр Эвелин. — Никогда даже не слышал, чтобы кто-нибудь позволял себе такое!

— А разве пианино стоит здесь не для развлечения гостей отеля?

Не удостоив его ответом, сэр Эвелин наклонился, протянул руку к регулятору громкости и повернул его не в ту сторону; инструмент зазвучал втрое громче, и в комнате воцарился неистовый шум. Сэр Эвелин побагровел от воинственных эмоций, а Нельсон с трудом удержался от хохота.

Через мгновение уверенная рука гостиничного портье исправила ошибку генерала: инструмент захлебнулся и умолк, слегка подрагивая от необычной для него мощности звука. Наступила тишина, и сэр Эвелин повернулся к портье.

— Меня еще никогда так не оскорбляли! Моя супруга выключила это, но он, — сэр Эвелин впервые дал понять, что воспринимает Нельсона как человека, а не часть интерьера, — он включил это снова!

— Но помещение предназначено для всех гостей отеля! — возразил Нельсон. — И если здесь стоит инструмент, значит, на нем можно играть!

— Не спорь с ним, — прошептала Николь. — Он гораздо старше тебя!

Но Нельсон продолжал:

— Если кто-то и должен принести извинения, то уж, наверное, не я!

Грозный взгляд сэра Эвелина был направлен на портье — в ожидании, что тот исполнит, наконец, свои прямые обязанности. Портье подумал о том, что сэр Эвелин останавливался у них вот уже пятнадцать лет подряд и хозяин вряд ли обрадуется, узнав о потере такого хорошего клиента.

— У нас не принято играть на пианино по вечерам. Гости отдыхают, не мешая друг другу, каждый за своим столиком.

— Американский наглец! — сварливо заявил сэр Эвелин.

— Очень хорошо, — сказал Нельсон. — Завтра же утром мы освободим ваш отель от нашего присутствия!

Это столкновение стало причиной того, что как бы в пику сэру Эвелину Фрэйджелу они поехали не в Париж, а в Монте-Карло. Им больше не хотелось быть в одиночестве.

II

После приезда семейства Келли в Монте-Карло прошло чуть больше двух лет. Место, где однажды утром проснулась Николь, носило то же имя — но для нее оно теперь было совершенно иным.

В отличие от быстро проносившихся в Париже или Биаррице месяцев, время здесь текло медленно — ведь здесь был их дом. Они жили на собственной вилле, знали всех, кто приезжал сюда весной и летом, не считая тех, кто останавливался проездом на несколько дней. Эти последние были для них просто «туристы».

Больше всего им нравилась Ривьера в разгар лета, когда туда приезжало множество друзей, а двери всех домов по ночам бывали открыты настежь и везде звучала музыка. Сегодня утром — перед тем, как горничная опустила занавески, чтобы яркий солнечный свет не проник в комнату, — Николь заметила за окном яхту Т. Е. Голдинга, одиноко стоявшую посреди покрытой зыбью бухты Монако, словно наготове к романтическому путешествию.

Яхта поддалась медленному темпу жизни побережья; все лето она ходила в Канны и обратно, несмотря на то, что могла ходить хоть вокруг света. Сегодня вечером Келли были приглашены отужинать у нее на борту.

Николь великолепно говорила по-французски; у нее было пять новых вечерних платьев и еще четыре почти новых; у нее был муж; двое мужчин были в нее безумно влюблены, одному она даже симпатизировала. Она прекрасно выглядела. В половине одиннадцатого утра у нее была назначена встреча с третьим мужчиной, который только начинал в нее влюбляться — пока что не «безумно». По первому же зову к ней на обед собиралась дюжина очаровательных знакомых. Вот так!

«Я счастлива, — думала она, глядя на ярко освещенные солнцем шторы. — Я молода и красива, мое имя часто мелькает в светской хронике, но мне на это наплевать! По-моему, все это ужасно глупо. Если хочешь встречаться с интересными людьми, приходится встречаться и с теми, кто в моде; а если все думают, что ты сноб, — то это просто зависть. Они сами это знают, и все остальные тоже знают».

Через два часа в гольф-клубе «Мон-Ажель» она повторила все это Оскару Дэну, и тот мысленно выругался.

— Вовсе не так! — сказал он вслух. — Вы просто слишком привыкли. Вы называете «интересными людьми» эту толпу алкоголиков? Но они ведь даже не забавные! Они настолько тупы, что могут лишь шляться туда-сюда по Европе, как иголки в мешке с зерном — пока их сквозь ткань не выбросит куда-нибудь на берег Средиземного моря.

Рассердившись, Николь быстро назвала ему одно известное имя, но он ответил:

— Третий сорт. Хороший, солидный товар — для начинающих.

— Колби? По крайней мере, жена?

— Вторая свежесть!

— Маркиз и маркиза Де-Кальб?

— Если бы только она не была наркоманкой, а у него не было… странностей.

— Ну и где же тогда все интересные люди? — с раздражением спросила она.

— Где-нибудь наедине с самими собою. Они не любят толпу и появляются в обществе лишь изредка.

— А что же вы тогда скажете про себя? Вы ведь сами ухватитесь за первое же приглашение от любого из тех, кого я только что назвала! Мне не раз рассказывали о ваших диких выходках. Скажу больше — здесь не найдется человека, который, зная вас хотя бы полгода, отважится принять ваш чек хотя бы на десять долларов. Вы трутень, паразит и вообще…

— Помолчите минуту! — перебил он ее. — Я не хочу промахнуться на этот раз… Мне просто больно смотреть на то, как вы себя обманываете, — продолжил он. — В то, что вы называете «обществом», войти сегодня не труднее, чем в зал любого захудалого казино. Если я и обеспечиваю свое существование, паразитируя, все равно я отдаю в двадцать раз больше, чем получаю. Такие, как я, зачастую единственные, кого можно назвать людьми среди всей этой швали, и мы вынуждены вращаться в этом кругу — у нас нет выхода.

Она рассмеялась — он все больше и больше ей нравился. Ей хотелось знать, как