Закрой дверь за совой - Елена Михалкова

– Когда ты будешь с ними разговаривать… – сказала Гуля. – Если тебе попадется эта рыжая… Ударь ее и скажи, что от меня. Пожалуйста.

В квартире Гройса было чисто и тихо. Уходя в прошлый раз, Илюшин прихватил с собой запасной комплект ключей – интуитивно, не рассуждая. Сегодня они пригодились.

Он медленно обошел спальню, бездумно скользя взглядом по стенам, шкафам, кровати… Провел пальцем по прутьям клетки: тр-р-р-р!

«Где же ты, старый мошенник? Динара Курчатова солгала. Мы потеряли четыре дня, убежденные, что ты валяешься в какой-нибудь гнусной съемной хате под воздействием снотворного, но в безопасности. С каждым новым днем наши шансы найти тебя живым все меньше».

Макар заново прошерстил файлы, просмотрел записи старика. Он напоминал себе глупца, который ищет на безмятежной водной глади следы лодки, унесенной рекой. Надо бежать вниз по течению, а не рассматривать волны.

Но куда, куда бежать?

Он крутился в квартире, точно пес в пустом дворе, нюхающий воздух в надежде учуять забытую кость. Вот что я делаю, подумал Макар. Нюхаю воздух.

Он остановился перед книжным шкафом. Толстой, еще один Толстой, Лесков, Мельников-Печерский, историческая литература, мемуаристика… Все истрепанное, захватанное, потертое…

Интересно, порадовал бы Гройса ридер? Стал бы старик пользоваться им? Закачал бы туда две тысячи текстов, которых хватило бы до скончания века?

Нет, вряд ли. К его возрасту уже отбираешь книги, как людей. Десяток знакомых, дюжина приятелей, трое действительно близких, к которым можно прийти с любой бедой.

Где эти трое?

«Что ты чаще всего доставал из своего шкафа, старик?»

Илюшин всерьез задумался, что любил перечитывать Гройс. Он отвлекал себя, занимал голову пустяками, создавая ничего не значащий информационный фон, позволяя своим мыслям лениво скользить, не задерживаясь ни на одной идее всерьез.

Да у него и не было идей.

«Толстой?»

«Чехов?»

«А, вон Салтыков-Щедрин стоит, полное собрание сочинений».

Илюшин открыл стеклянную дверцу. Послышался шорох, словно десяток летучих мышей вырвался из пещеры, и с верхней полки на Макара посыпались журналы. Они планировали на пол, распахивая на лету страницы, с которых улыбались обнаженные девицы. Брюнетки, блондинки, азиатки, негритянки, кудрявые и стриженые, пышнотелые и худые – здесь были девушки на любой вкус. Гройс не отдавал предпочтения какому-то одному типажу. Он ценил женскую красоту во всех ее проявлениях.

Макар присвистнул. Перед ним, призывно раскинувшись, поблескивали глянцевыми листами журналы «Плейбой». Восемьдесят девятый год… девяносто второй… две тысячи пятнадцатый…

«Похвальная верность традициям!»

Он захохотал и стал собирать журналы. Чехов, Чехов…

Пока Макар распихивал сокровища Гройса по полкам, взгляд его привлек красный корешок. Сперва он обратил внимание на цвет, затем прочел название и ошарашенно протянул: «Э-э-э-э».

«Высокая кулинария. Девяносто девять способов жарки рыбы в ее отсутствие».

Что за чушь?

Вытащив книгу, Илюшин обнаружил, что это дневник. Похоже, старик заносил сюда всякие мелочи: стоимость продуктов, напоминание об именинах домработницы (внизу был перечень возможных подарков), отзыв о ресторане… Запись за четвертое июня: «Елена Одинцова. Спросить, откуда узнала телефон».

И под ней примитивный рисунок: женщина в юбке ниже колена, с овечьим выражением лица.

Он сфотографировал рисунок, сел за компьютер и быстро выяснил, что Елена Одинцова – известная писательница, работающая в детективном жанре. Фотография на обложках ее книг не оставляла сомнений: на рисунке была именно она.

– Спросить, откуда узнала телефон? – вслух протянул Макар.

Он запер квартиру, спустился к подъезду, где в палисаднике немолодая женщина вдохновенно рыхлила землю вокруг пышного розового куста.

– Эту даму? – женщина вгляделась в фотографию на экране смартфона. – Видела, да. Неделю назад, может и больше. Лицо знакомое, должно быть, актриса. К кому? Да откуда ж мне знать, милый.

Разузнать адрес оказалось сложнее, но Макар справился. Вскоре он вел машину Сергея по Киевскому шоссе.

Сотрудник издательства сказал, что Одинцова живет на два дома: квартира в Москве и дача в небольшой деревушке. «Километров сто от столицы. Но говорят, дыра дырой, фиг проедешь. Летом она обычно там».

Илюшин заехал в квартиру, предсказуемо никого не застал и попросил навигатор довести его до деревни под названием Гребешково. Уже на выезде из Москвы он сунул в ухо телефонную гарнитуру и позвонил напарнику.

– Серега, я у тебя тачку взял. Могу поцарапать.

– Я тебе тогда лицо поцарапаю, – пообещал Сергей. – Далеко намылился?

– За три часа обернусь. Поговорить надо с некоей Одинцовой. Потом расскажу. Что у тебя?

– В зал разовых абонементов нет, – голос Бабкина звучал устало. – Торчу снаружи как три тополя на Плющихе. Жрать хочу.

– А Садыков?

– А Садыков не хочет – у них там внутри два ресторана, у буржуев.

– Серега!

– Да там он, там. Не бойся, не пропущу я его.

– Он по дороге никуда не заезжал?

– Нет. Помахал жене, сел в «Тойоту» и прямиком в клуб.

– Тебя не заметил?

– Ну если и заметил, здороваться не подошел.

Илюшин свернул с шоссе на двухполосную дорогу, ведущую мимо заброшенных деревень. Вдоль обочины торчали рекламные щиты, с которых улыбалась красавица в пеньюаре, и подпись под ней сообщала, что рекламное место свободно.

Илюшин вспомнил журналы Гройса в книжном шкафу и фыркнул.

– Ты чего там хрюкаешь? – подозрительно спросил Бабкин.

– Да так, потом расскажу. Слушай, а ты не хочешь попробовать свое искусство взломщика на двери Садыкова?

– Забудь! – отрезал Сергей. – Хватит того, что я маячок прилепил ему на брюхо. Исчерпал, так сказать, месячную порцию преступлений.

– Надеюсь, Садыкову хватит ума не прятать диадемы в шкафчике, – подумал вслух Илюшин.

– Да нет, вряд ли. В смысле, вряд ли спрячет. Диадемы или у него в квартире, или у подельников, если только они еще их не слили. Запросто!

Машина подпрыгнула на выбоине, и Макар чертыхнулся.

– Ты чего это там? – насторожился Бабкин.

– Да ерунда!

– Рули давай осторожнее!

– Серега, тут ямы.

– Тогда вылезай из тачки и топай пешком! – рявкнул Сергей. – Угробишь мне подвеску, я тебя сам подвешу за что-нибудь.

– Бездушная железяка тебе дороже моей задницы, – сокрушено сказал Макар.