Во имя справедливости - Джон Катценбах

Звонил сержант Роджерс:

— Привет, Кауэрт! Как дела?

— Нормально, сержант. Я ждал вашего звонка.

— Ну да. Ведь теперь уже совсем мало осталось…

— Как там Салливан?

— Как гадюка в террариуме. Сидит, не двигается, только постреливает глазами по сторонам, следит за всем. В этом весь старина Салли! Это мы должны следить за ним, а вместо этого он следит за нами. Такое впечатление, словно он чего-то ждет. Все это очень странно.

— А как это обычно бывает?

— Ну, обычно у нас появляются толпы адвокатов, священников, разных демонстрантов с плакатами. Все взволнованы, носятся по судам, обращаются к судьям. Потом наступает час казни. Между прочим, государство заботится о том, чтобы в час смерти человек не чувствовал себя одиноким: на казнь приговоренного приглашают его родственников, разных доброхотов, проповедников, рассуждающих о Господе Боге, о справедливости и обо всем таком прочем, так что уши вянут. Вот это в порядке вещей. А то, что происходит сейчас, совершенно ненормально. К Салливану никто не приходит. Никто не протестует против его казни возле тюрьмы. Он просто сидит себе один. Боюсь, добром это не кончится. По-моему, он что-то копит внутри.

— Он будет подавать прошение о помиловании?

— Говорит, что нет.

— А вы сами как думаете?

— По-моему, он сдержит данное слово.

— А что думают об этом остальные?

— Большинство считает, что он не выдержит. Наверное, в последний день он попросит кого-нибудь подать это самое прошение. Тогда все завертится, и Салли преспокойно просидит у нас еще лет десять. Мы тут в тюрьме делаем ставки: пять против одного за то, что он подаст прошение. Я и сам на это поставил. Представитель губернатора сказал, что его шеф тоже не сомневается в том, что Салливан не выдержит, и хочет таким путем его унизить. Но пока Салли держится молодцом.

— Боже мой!..

— Вот именно! Впрочем, в такие моменты начинаешь сомневаться в том, что Бог существует…

— Вы там, наверное, вовсю готовитесь к казни?

— Так точно. Сегодня утром проверяли электрический стул. Он в полном порядке. Поджарит кого угодно за полсекунды… За сутки до момента казни Салливана переведут в одиночную камеру. Туда ему подадут последний ужин — это такая традиция. Волосы ему обстригут только за два часа до казни. До того момента все ведут себя так, словно ничего особенного не произойдет… Впрочем, остальные заключенные очень взволнованы. Еще бы! Прикиньте, что может твориться у них в головах, когда прямо на глазах кто-то почти добровольно садится на электрический стул! Когда Фергюсона выпустили, они все обрадовались, у них как будто появилась новая надежда. А теперь вот казнь Салливана. Не знаю, чем все это может закончиться.

— Кажется, вам там несладко.

— В общем-то, да, но в конечном счете это просто моя работа.

— Салливан с кем-нибудь разговаривал?

— Нет, но поэтому-то я вам и звоню. Он хочет с вами поговорить, требует личной встречи.

— Со мной?!

— Да, с вами. Наверное, хочет, чтобы вы его подольше не забывали. Он включил вас в список гостей.

— Каких еще гостей?

— Присутствующих при его смертной казни.

— Боже мой! И мне придется на это смотреть?!

— Да.

— Вот уж не знаю…

— Да вы лучше сами с ним поговорите. И имейте в виду, что времени у вас очень мало. Вместо того чтобы болтать тут со мной, лучше бегите за билетом на самолет. Вы должны быть у нас сегодня днем.

— Хорошо-хорошо, бегу!

— Ведь это вы стали писать про все это, мистер Кауэрт. Я думаю, что Салливан просто хочет, чтобы вы и описали все до самого конца. По-моему, это вполне нормальное желание.

Ничего не ответив, Мэтью Кауэрт повесил трубку, заглянул в кабинет к Уиллу Мартину и в двух словах объяснил сложившуюся ситуацию.

— Поезжай! Поезжай туда немедленно! — велел Мартин. — Потом ты напишешь обалденную статью!

Быстро переговорив с главным редактором, Кауэрт бросился домой собирать вещи. В полдень он летел на встречу с Блэром Салливаном.

Под вечер Кауэрт уже подъезжал к тюрьме на взятой напрокат машине. День был пасмурный, шел дождь, дворники мелькали по ветровому стеклу машины в такт ударам сердца журналиста. В тюрьме Кауэрта встретил сержант Роджерс. Они обменялись рукопожатиями как старые знакомые.

— Вижу, вы торопились, — заметил сержант.

— Кажется, я тоже начинаю сходить с ума и считать минуты и секунды, оставшиеся до казни.

— Ну да. Если точно знаешь, когда умрешь, начинаешь относиться ко времени совсем по-другому, — кивнул сержант.

— Все это страшно.

— Конечно. Как я уже говорил, из камеры смертников видишь жизнь совсем по-другому.

— Что-то снаружи нет протестующих демонстрантов.

— Да, пока их что-то не видно. Не знаю, появятся ли они вообще. Надо ну очень не любить смертную казнь, чтобы мокнуть под дождем из-за Салливана. Впрочем, к ночи должно проясниться.

— К Салливану кто-нибудь еще приезжал?

— Приезжал адвокат с прошением о помиловании, которое Салливану достаточно в любой момент подписать. Адвокат ждет от него телефонного звонка, только Салли ему все не звонит и не звонит. Приезжали полицейские. Между прочим, эта парочка из Пачулы тоже здесь побывала. Приезжали из ФБР, из университетов — из Орландо, из Гейнсвилла. Все они хотели что-нибудь узнать о других нераскрытых убийствах. Но Салливан не стал с ними говорить, он желает говорить только с вами. Может, он хоть вам что-нибудь скажет, тогда вы помогли бы полиции. Тед Банди сделал именно так, прежде чем сесть на электрический стул. Его предсмертные признания помогли раскрыть много загадочных преступлений.

— Хорошо, отведите меня к нему.

Бегло проверив блокнот и магнитофон журналиста, сержант Роджерс провел Кауэрта через металлодетектор в недра тюрьмы.

Салливан поджидал журналиста в своей камере. Сержант Роджерс поставил перед дверью стул для журналиста.

— А нас тут не подслушают? — прохрипел Салливан.

Убийца показался Кауэрту очень бледным, его черные волосы поблескивали в свете единственной зарешеченной лампочки. Салливан нервно расхаживал взад и вперед по камере, ссутулившись и сжав кулаки.

— Ты же прекрасно знаешь, Салли, что в соседних камерах никого нет, — терпеливо разъяснил сержант Роджерс. — Кто же может вас тут подслушать!

— Они тут готовы похоронить человека заживо, — пробормотал Салливан, проводив взглядом удалившегося сержанта. — Перед казнью тебя сажают в тихое уединенное место, чтобы ты заранее ознакомился с ощущениями, которые испытаешь в гробу, — криво усмехнувшись, пояснил свою мысль убийца. Подойдя к решетке камеры, Салливан потряс ее прутья. — Надежные, как гвозди в крышке гроба! — Он расхохотался, но тут же захрипел и закашлялся. — А вы, Кауэрт, свеженький как огурчик.