На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

её, наконец, признали леди. А уж Элма раззвонила по всему двору, а может и кварталу. Но это Женю уже не беспокоило. Нет, всё очень удачно.

Она так рано вернулась, что Алиса не успела соскучиться, а Эркин ещё спал.

– Он всё спит и спит, – пожаловалась Алиса.

– Он устал, – Женя спрятала в шкаф свой костюмчик. Кофточку бы надо обновить. – Тебя о нём не спрашивали?

– Не-а, – замотала головой Алиса. – Только вчера Джанис спросила, где он спит, а то у нас тесно. Я сказала, что на полу. Я правильно сказала?

– Правильно, – Женя поцеловала дочку в щёку. – Значит, ты с Джанис играла?

– Не-а, я с Линдой играла. У сарая. Джанис подошла сама и сразу ушла. Мама, а почему она Эрика называет краснорожим?

– Потому что она грубая и невоспитанная девочка, – сразу ответила Женя, грохоча кастрюлями.

– Значит, хорошо, что я с ней не играла? – сосредоточенно нахмурилась Алиса.

– Да. Чем с такой, лучше одной.

– Ага, – кивнула Алиса. – Понятно.

Возясь с обедом, Женя поглядывала на стоящую рядом дочку. Что она поняла, какие у неё свои мысли, что она вообще думает об Эркине и всей их жизни?

– Неси на стол, – вручила она Алисе тарелки. – Сейчас обедать будем.

Через минуту Алиса вернулась.

– Мам, а Эрик ещё спит. Будить?

– Не надо. Пусть спит.

Но когда она вошла в комнату с кастрюлей супа в руках, он уже сидел на кровати, свесив ноги и растирая кулаками глаза.

– Как раз к обеду проснулся, – рассмеялась Женя.

– Еду не проспишь, – серьёзно ответил Эркин, ещё раз зевнул, встал и вышел.

Его слегка пошатывало со сна, и Алиса засмеялась, глядя на его неуверенную походку, даже Женя улыбнулась. Вскоре он вернулся, уже совсем бодрый, умытый, с влажными волосами – опять голову под рукомойник сунул. Покосившись на Женю, натянул штаны и рубашку и сел к столу.

– Значит, еду не проспишь? – поддразнила его Женя, разливая суп.

– Никогда!

Убеждённость ответа заставила Алису фыркнуть.

– Так где ты работал?

– В больнице, – он торопливо проглотил и продолжил. – Стеллаж сделали. Думали, за ночь не управимся.

– Вас хоть накормили?

Легкая тень промелькнула по его лицу.

– Там девочки, санитарки, они из угнанных, поделились с нами, – Эркин невесело усмехнулся. – Они нам свой обед отдали. А мы им потом сигареты, нам по пачке досталось. Пусть поменяют себе.

– Вот кстати, – вспомнила Женя. – Возьми сигареты и тоже выменяй.

Он поднял на неё недоумевающие глаза. И Женя стала объяснять.

– Ну, ты сам подумай, откуда у меня могут быть сигареты? Плату с жильца я сигаретами брать не могу, ведь так? Так. А ты другое дело.

– Д-да, – его недоумение сменилось растерянностью и тут же согласием. – Конечно, так. Хорошо. А что выменять?

– Сам посмотри, – Женя уже знала, что фраза типа «что хочешь» успеха у него иметь не будет.

Эркин кивнул. Сигарет набралось много, можно будет поискать.

– Ты сегодня ещё пойдёшь на работу?

– Нет, – мотнул он головой. – Сегодня бал, и работы наверняка не будет. – И поднял на неё заблестевшие глаза. – Там будет здорово. Мы, когда уходили, заглянули в один зал. Очень красиво.

Женя засмеялась и встала, собирая посуду. Сейчас она всё быстренько помоет и начнётся самое волнующее для любой женщины – сборы на Бал. Чем бы занять Алису и Эркина, чтобы не отвлекаться на них?

Но Эркин ушёл во двор что-то делать в сарае, а Алиса села на свою кровать, усадила рядом Линду, Спотти и Тедди и застыла в созерцании.

Эркин уже привычно распахнул дверь сарая и подпёр ее камнем. Огляделся. Дровяная часть в порядке. Можно подточить топор. Андрей как-то показал ему свой и рассказал о точке. Сваленные в углу всякие хозяйственные мелочи он уже разбирал. Там был точильный камень. Бруском. Эркин отыскал его, сел на пороге сарая и взялся за работу. Сделает топор, займётся остальным. Чтоб не чинить, когда понадобится.

Чья-то тень легла ему на колени и руки. Эркин медленно поднял голову и увидел немолодую полную женщину. Он уже видел её во дворе, видел как-то Женю, разговаривающей с ней. Что ей надо? Она молчала, и он уже думал приняться за работу, когда она заговорила.

– Мне нужно переколоть дрова. Ты можешь это сделать?

Эркин отложил топор и точило и встал, оказавшись на голову выше женщины. Она сразу отступила на шаг, почти шарахнулась.

– Да, мэм. Только колоть, мэм?

– Да, – твёрдо ответила она. – Переколоть и сложить.

– Хорошо, мэм. Я могу это сделать.

– Сколько это будет стоить?

– Лишнего я не возьму, мэм.

Теперь он хорошо видел её лицо. Не злое, но брюзгливо отчуждённое, как у большинства белых женщин, когда они разговаривают с цветными. Он привычно смотрел не на неё, а вбок. Прямой взгляд может быть расценен как дерзость или ещё хуже. Смотреть в упор на белую женщину разрешено только спальнику и только во время работы, а то тоже могли влепить так, что мало не было. Видимо, она сочла его взгляд и тон достаточно смиренными, и её голос стал чуть мягче.

– Две кредитки?

– Надо посмотреть, сколько работы, мэм, – рискнул он не согласиться сразу.

Она, помедлив, кивнула.

– Хорошо. Вот мой сарай. Приходи завтра утром.

– Хорошо, мэм. Завтра утром, мэм.

Он подождал, пока она отойдёт, и снова взялся за топор. Вот и на завтра задел есть. Но если надо пилить, придется искать Андрея. А после вчерашнего… Согласится ли лагерник и дальше работать со спальником?..

…Распределитель был набит битком. Они это поняли ещё во дворе, как только их вытряхнули из кузова перевозочного фургона, по гулу, доносящемуся из зарешеченных окон. Отчаянно ругаясь, проклиная работу, начальство и рабов, надзиратель гнал их по коридору, останавливал перед камерами, вглядывался через решётку в плотные толпы и гнал дальше. Так они прошли через весь рабский коридор до перекрёстка. И надзиратель снова остановил их. И погрузился в раздумье. Дальше прямо камеры с отработочными, налево отходил коридор с детскими камерами, а направо… направо короткий коридор с глухими дверями вместо обычных решёток. Там лагерники. Ошибиться невозможно: все распределители одинаковы. Да и детский щебет и визг слева, неразборчивый гортанный шум впереди и зловещая тишина справа были достаточным объяснением. Надзиратель задумчиво похлопывал дубинкой по ладони, а они стояли и молча молили об одном – вернуться обратно. Спальнику везде худо, но не дай бог попасть к отработочным, а про лагерников и думать страшно. Для индейцев быть в одной камере с рабом – наказание, и расправлялись они с рабами по-чёрному. А лагерников сами надзиратели называли зверями.

– Ну и