Висконти. Обнаженная жизнь - Лоранс Скифано

Когда Висконти узнают эту новость, они спешно возвращаются в родной город, ставший ареной кошмара. Дворец на виа Черва горит, и Лукино с братьями всю ночь пытаются потушить пожар и спасти хотя бы что-то из дома, где все они родились. Автор романа «Леопард», князь Томази ди Лампедуза тоже был потрясен в ту ночь, увидев развалины своего фамильного дворца. В этот миг рушится целый пантеон прошлого, открываются старые раны и рождается ностальгия, которую никогда не исцелить. Возможно, именно в те дни, в обстановке политического безумия, глядя на бесконечные колонны въезжающих в Милан грузовиков с немецкими солдатами, Лукино ощущает то «странное сомнение», о котором расскажет позже: оно не покидало его «даже во сне. У меня не было слов. Отчаиваться могли лишь слабаки. Неужели великая история стала закатом жизни, сплошным несчастьем?»

Около месяца правительство Бадольо лавирует и увязает в неспешных переговорах с союзниками, пытаясь выторговать выгодные для монархии условия. В конце концов приходится согласиться на безоговорочную капитуляцию. Подписание перемирия назначено на вечер 8 сентября; прежде чем покинуть Рим с королем и кучкой генералов, маршал Бадольо приказал войскам примкнуть к англо-американским силам и «оказывать сопротивление атакам, которые могут быть возможны с других сторон» (то есть так и не назвал немцев новыми противниками в открытую).

Италия, оставшаяся без правительства, отданная на растерзание немцам, которые были уязвлены предательством своих союзников (Геббельс назвал итальянцев «сборищем цыган, обреченных на деградацию»), с каждым днем все больше погружалась в хаос. В этой ситуации каждый был вынужден делать свой выбор в одиночку. Висконти все решил еще до падения Муссолини.

Работать в кино, заявляет он в статье со ставшим знаменитым заголовком «Антропоморфное кино», значит «снимать фильмы, живя среди людей». В этой работе нельзя претендовать на превосходство, которое будто бы имеет художник по сравнению с другими людьми, не должно быть и притязаний на «мнимое призвание свыше — такой романтизм страшно далек от нашей сегодняшней реальности». Избегать соприкосновения с подлинной действительностью, с людьми, которые живут и страдают, означает «заразиться декадентским видением мира», поддаться искушению, которое позже заклеймит Жан-Поль Сартр, а Висконти уже тогда назовет «подлым невмешательством».

Висконти утверждает ценность труда художника, которую разделяют и его друзья-коммунисты. Художник здесь рассматривается как «мастеровой» — такой же, как углекоп или плотник. Реалистическая программа искусства определяется как «сострадательное и объективное исследование человеческого опыта», искусство должно обнажать в людях их «подлинную человечность».

Висконти пишет, что лучше всего эту человечность можно разглядеть в простых людях, не играющих какие-то роли, — ведь именно они, по словам режиссера, «обладают подлинными чертами личности и здоровыми характерами — такие выходцы из социальных слоев, которые ничем себя не запятнали, часто являются также и лучшими людьми». Наконец, Висконти превозносит кинематограф как коллективное творчество, «поскольку порывы и потребности многих объединяются в нем в самое лучшее путем совместного труда. И здесь мы ясно видим, что ответственность режиссера перед людьми чрезвычайно высока…»

В эти самые месяцы, когда зарождается движение Сопротивления, Висконти по-настоящему скрепляет свой пакт с коммунизмом. После 25 июля он публично выражает свои антифашистские убеждения, войдя в комитет, созданный для помощи политическим заключенным и всем, кто вернулся в Италию после долгих лет изгнания. В этом комитете председательствует князь Дориа, бескомпромиссный антифашист; позже он станет первым мэром Рима. В состав комитета входят и коммунисты — художник Ренато Гуттузо и Марио Аликата; последний, выйдя 6 августа из тюрьмы, берет на себя руководство подпольной газетой L’Unita. Гуттузо вспоминает: «Партия вовсе не руководила нами. Мы делали все, что могли, чтобы раздобыть одежду, белье, продуктовые карточки; разыскивали зубных врачей для бывших узников, которым во время пыток выбили все зубы… В общем, мы занимались всем».

Лаура Ломбардо-Радиче (впоследствии она станет женой Пьетро Инграо) рассказывает, что в тюрьму Реджина-Коэли отправилась делегация комитета, чтобы просить об освобождении последних узников до прихода немцев. Аликата подтолкнул вперед Лукино, чтобы с тюремщиком говорил именно он: «Пусть переговоры ведет он, он ведь очень представительно выглядит!» Ему также вручают сумму денег для передачи заключенным в Реджина-Коэли, и, когда директор тюрьмы говорит, что ни о каком таком комитете не знает и знать не желает, Лукино вносит деньги от своего имени.

По свидетельству Ренато Гуттузо, «[в городе] царила всеобщая эйфория. Было много активистов-подпольщиков, к ним присоединялись те, кто вернулся из ссылки или изгнания, Негарвиль, Карло Леви, Леоне Гинзбург… Мы со дня на день ждали переворота в пользу немцев. Отпечатали номер Il Lavoratore Italiano (журнала, которым руководил Аликата), он увидел свет в тот момент, когда немцы входили в Рим, но мы умудрились распространить его, несмотря ни на что, — а на обложке был помещен мой рисунок!»

Не участвуя в пропагандистской деятельности друзей, Висконти привечает их в собственном доме. Кто может заподозрить, что за розовыми стенами патрицианской виллы на виа Салариа, которую охраняет десяток свирепых немецких догов, регулярно встречаются подпольщики? В этих сходках принимают участие и художники, но большинство собирающихся здесь — активные коммунисты с партбилетами (в их числе и Гуттузо), которые приходят с ротаторами и печатают на них листовки и журналы, призывающие к подрыву режима. Кому может взбрести в голову, что семеро сардинцев, только что приехавших из Испании, на целых два месяца именно здесь обретут и укрытие, и пищу, и безопасность?

По крайней мере два видных подпольщика нашли приют на виа Салариа: это были Луиджи Лонго, также вернувшийся в конце лета 1943 года из Испании, и Марио Скоччимарро, один из лидеров коммунистической партии. Рассказывает Гуттузо: «Я и Марио Сократе пришли встречать [Скоччимарро] на вокзал. Было условлено, что он будет держать в зубах сигарету, а под мышкой — журнал, чтобы мы могли его узнать. Мы привезли его к Лукино Висконти, на виа Салариа; там, в этом доме, для него было самое надежное убежище. Скоччимарро разместился у Висконти, тогда как другие товарищи находили приют в Ватикане или монастырях». Что до Луиджи Лонго, прославившегося на войне под кличкой «команданте Галло», то именно на вилле Висконти он готовился принять военное командование партизанскими отрядами Гарибальди, созданными в Милане в начале ноября.

Был ли Висконти в курсе этих планов? Во всяком случае, никаких вопросов он не задавал. Не будучи членом партии, он, по словам Джорджо Амендолы, вел себя как «товарищ». «Едва успев освободиться из тюрьмы, Аликата принялся рассказывать мне о Висконти, отметив, что хочет встретиться с ним и предложить вступить в партию. Потом, подыскивая убежище для Скоччимарро, Аликата решил повести его в дом Висконти на виа Салариа. Тот пробыл там неделю. Я пару раз приходил навестить его, и мы обедали с Висконти, который, представившись, сказал: „Я — ваш друг“».