Клинком и сердцем. Том 1 - Ирина Успенская

Шипы долго не живут? Бедняки тоже. Но мы хотя бы живем как люди, а не как рабочий скот, слишком дешевый, чтобы его беречь. Нас ждет наказание в следующей жизни? А что, интересно, совершили все они, чтобы получить такую нынешнюю жизнь? Вряд ли были Шипами, слишком уж много бедняков на свете. Даже если собрать всех наемных убийц и добавить к ним благородных синьоров, живущих чужим трудом, крестьян и мастеровых несравнимо больше.

Так что не надо мне рассказывать про грехи, м? Лучше в одночасье сдохнуть от заклятия или ножа, чем годами умирать в мастерской, а потом от безнадежности выйти на улицу с кистенем и окончить жизнь на королевской виселице по милости лорда-протектора. Тут и выбирать нечего, синьоры…»

Почувствовав, что лицо исказила злая усмешка, Лучано остановился. Вдохнул прохладный воздух, который здесь, на ступенях храма, был уже пропитан запахом благовоний, немного постоял, успокаиваясь. На всякого мастера Алессандро найдется свой мастер Ларци. Или хотя бы свой Лучано Фортунато, в конце концов. Глупо спорить с богами, создавшими мир именно таким. Нужно просто радоваться тому, что есть, и постараться покинуть его как можно позже. А справедливость… Ее не бывает. Иначе у Лучано в потайном кармашке не лежал бы сейчас перстень, за который семьи тех пяти висельников могли бы много лет не знать нужды. По-бедняцки, но все-таки. В мире не было бы грандсиньоров и королей, магов и жрецов, воров и убийц.

«Разницы между львами и овцами тоже не было бы, наверное, — жестко усмехнулся Лучано, входя в широкие двери храма. — Но пока лисы кушают зайцев, кошки — мышей, а пауки — мух, лично я предпочту быть хищником, а не жертвой».

Он прошел через длинный притвор, где торговали всякой храмовой всячиной: лампадами для домашних алтарей, статуэтками Семи Благих и нательными знаками на любой вкус и достаток, от грошовых медных и деревянных до золотых. Остановился перед лотком со свечами и только сейчас вспомнил, что забыл собственный кошелек в гостинице, а на поясе у него тот, что дала королева. Плохо. Дурная примета — ставить свечи за успех будущего дела из аванса, который еще не отработал. С богами следует рассчитываться только из тех денег, что можешь по праву назвать своими.

Лучано пошарил по карманам, точно зная, что найдет там хоть что-то. Это дворяне держат все в кошельке, которого можно лишиться в один миг. Срежут в толпе или сорвут — и прощай, денежки. Разумный человек не складывает яйца в одну корзину. Он вытащил горсточку медной мелочи и полновесный серебряный скудо, новенький, блестящий, словно только что отчеканенный на монетном дворе Верокьи. Шлепнул его на прилавок перед невозмутимым торговцем и отобрал из разложенного товара шесть разноцветных свечей от красной до синей. Седьмую, фиолетовую, взял подлиннее и потолще, понюхал и остался доволен: ровно окрашенный воск благоухал медом, вереском и можжевельником. Необычный запах, в Итлии свечи для Претемной Госпожи льют с другими ароматами, но вышло хорошо.

Торговец кивнул, забрал монету и потянулся под прилавок, чтобы отсчитать сдачу.

— Оставьте, синьор! — махнул рукой Лучано. — Возьмите для бедных, пусть помолятся за мою удачу.

Неловко повернувшись, он толкнул чуть качнувшийся прилавок, сконфуженно извинился, выслушал заверения, что все в порядке, собрал купленное, еще раз раскланялся и, наконец, отошел от прилавка, сжимая в кулаке пучок из семи свечей. Восьмая, тоже фиолетовая, — ну не торгуют в храме свечами нужного цвета, а самому лить некогда! — лежала у него в рукаве. Конечно, сдачи с целого скудо хватило бы на пару дюжин таких свечек, так что дело совсем не в жадности, м?

Пройдя в высокую дверь, отделяющую притвор от самого храма, Лучано, как всегда, на миг затаил дыхание, а потом благоговейно вдохнул теплый воздух, напоенный ароматами ладана, горячего воска, благовоний и чего-то еще, трудноуловимого, но сразу берущего душу в сладкий плен тоски по несбыточному.

Он шел по гладким мраморным плитам, уже не думая, сколько человеческих жизней стоила эта роскошь. Потоки солнечного света лились сквозь разноцветные витражи, сказочно яркие, будто драгоценные камни или леденцы. Да, вот именно такие дивные конфеты однажды раздала сиротам богатая дама, приехавшая выбрать себе малыша на воспитание. Алые, словно кровь, солнечно-желтые, зеленые, как трава… Лучано был слишком мал, и ни одного леденца ему не досталось, оттеснили старшие ребята. Но он видел эти осколки счастья у них в руках и горько завидовал, даже ночами потом видел, как перебирает полные пригоршни леденцов и щедро раздает их всем — возьмите, не жалко, у него есть еще!

Дама уехала, забрав двухгодовалую девочку, золотоволосую и синеглазую, а воспитанники потом еще много лет рассказывали об этом новичкам, бешено завидуя и надеясь, что однажды… вдруг… Но их забирали совсем в другие места. А леденцы Лучано потом попробовал. Ничего в них не было особенного. Впрочем, как и в драгоценных камнях. Но витражи… Сколько раз их видел, а сердце почему-то замирает, как в первый.

Он скользнул взглядом по людям вокруг. Утренняя служба закончилась, дневная еще не началась, и народу в храме было совсем немного, человек десять-двенадцать. В просторном зале под высокими расписными сводами они терялись, казались маленькими и неприметными, как и сам Лучано. Храм — дом богов, а люди приходят сюда просить или благодарить, но они всего лишь гости величественных сил, правящих миром. Со стен за Лучано следили то мрачные, то насмешливые, то задумчивые глаза великих магов, королей и жрецов, героев легенд и сказаний. Он не присматривался, не искал знакомые сюжеты, просто шел к середине храма, его сердцу — семи мраморным статуям в два человеческих роста каждая.

Подойдя, остановился, преклонил колени, встав прямо на пестрые холодные плиты пола. Белый мрамор тек плавными складками длинных одежд, а сверху на Лучано взирали бесстрастные каменные лица. Длинный постамент, на котором стояли статуи, был усеян целыми свечами и их огарками. Сотни огоньков трепетали в тишине храма, словно звезды, вдруг ставшие близкими — только руку протяни.

Сосредоточившись, Лучано потянул первую свечу, красную, и зажег ее, коснувшись фитилем ближайшего язычка пламени.

— Пресветлый Воин, — тихо проговорил он, укрепляя размягченный теплом его руки воск на мраморе. — Пошли мне достойных противников и не слишком много. Я не совсем твой, но мои руки знают оружие, так пусть держат его крепко.

Вторая свеча, оранжевая, встала рядом, и Лучано перевел взгляд с мощной фигуры вечного воителя на стоящую рядом с ним женщину, уже немолодую, но прекрасную в зрелой женственности и с лицом одновременно строгим и благосклонным.

— Всеблагая Мать… Мне бы ясной теплой погоды в пути, да и прочих твоих милостей не лишай.

Быстрой вспышкой сожаления мелькнул образ той светленькой девчонки из гостиницы. Эх, так и не удалось проверить, какого цвета на ней чулочки. Вот умрешь — а действительно важных вещей и не узнаешь!

Лучано показалось, что по мраморным губам мелькнула тень улыбки, но это, конечно, просто луч света упал.

Он по одной поджигал и ставил свечи, прося у Благих самого необходимого, без наглости. У Милосердной Сестры — ран полегче и без лихорадки, у Творца Превращений — чтобы яды и зелья действовали, как положено… Великому Безликому напомнил, что всякий Шип — немного скоморох и плут, а значит, хорошо бы ему, Лучано, толику удачи во вранье и побольше чутья на опасность…