Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

Девушка слабо улыбнулась и кивнула.

Де Гранден отсутствовал до восхода солнца и возвратился в девять часов в сопровождении нескольких автомобилей, заказанных в гараже рядом с придорожной закусочной в нескольких милях от нашего обиталища.

– Запомните, мадемуазель, – наставлял он бывших учениц школы неоязычества вдалеке от портика храма, – все бумаги и завещания должны быть аннулированы незамедлительно. У него имеются копии завещаний, но любое новое завещание отменяет предыдущее. Оставьте свои деньги основанной вокальной школе кошек Томаса, или гимназии для обучения прыжкам лягушек. Но я прошу вас, не завещайте их храму ложных богов!

– Ну, теперь можно ехать? – нетерпеливо спросил водитель нашего автомобиля.

– Еще минутку, ваше превосходительство, – ответил де Гранден, торопясь затащить меня в дом. – Ждите меня, друг мой Троубридж, – он похлопал меня по плечу. – Мне кое-что еще предстоит сделать. Куда вы приказали направиться шоферу?

Я ответил – к железнодорожной станции.

Вскоре он вернулся. Его немигающие кошачьи глаза смеялись.

– Pardieu, друг мой, – хихикнул он, – я нашел чемодан с одеждой в комнате профессора Джадсона и сжег его. Черт побери, вчера я выгнал его в том самом греческом костюме. Возвратившись, он найдет только тлеющие угольки своей современной одежды! Интересно, какое впечатление он произведет в одеждах мсье Нерона? Ля-ля, он сможет сниматься в фильмах и неплохо зарабатывать!

– Это вы, де Гранден? – крикнул я, услышав за дверью звук быстрых шагов по полированному паркету гостиной.

– Нет! – раздался сердитый голос, и мой друг, профессор Фрэнк Баттербо, вошел в мой кабинет.

– Прости за то, что вхожу, Троубридж, – сказал он в оправдание, – но я слишком возмущен, чтобы сейчас извиняться за неудобство. Посмотри на это! Посмотри на эту чертову мерзость… – он замолчал, захлебнувшись от гнева, и дал бумаге еще одну враждебную характеристику. – На эту непотребную, законченную…

– Что это? – спросил я, направляясь к оскорбительному документу.

– Что это?! – повторил он. – Это оскорбление, грубое оскорбление, вот что это такое. Послушай это…

Выхватив широкий черный шнурок, висящий на шее, он достал из кармана своего белого жилета золотое-из-панциря-черепахи-пенсне, водрузил на свой огромный нос и, рубя слова, прочел голосом, скрипящим от негодования:

– Ну… – начал было я, но он прервал меня.

– Ну, к черту! – прохрипел он. – Это не «ну». Я получил эту записку с сегодняшней послеобеденной почтой и приехал в город как ошпаренный, чтобы послать сотрудников Элгрейса кипеть в аду за присылку такой белиберды. Обнаружил, что они заперли фирму на весь день. А Джон Элгрейс по телефону у себя дома в ответ на головомойку, что я ему устроил, нагло и желчно заявил, что он действовал по моему распоряжению. По моему распоряжению, представляешь? Заявил, что я дал письменное разрешение на подготовку памятника для моего фамильного участка на кладбище и…

– И он? – недоверчиво сказал я. – Ты имеешь в виду, что это письмо про надгробие – единственное, что у тебя есть?

– Дым и пепел, да! – заорал профессор. – Думаешь, я не помню, заказывал ли я надгробный камень для своей собственной могилы? И приказал ли выбить собственное имя? И выбить трижды чертовскую сегодняшнюю дату? Сегодня восемнадцатое октября, если ты позабыл. И почему, во имя пылающего ада, я должен иметь на моей надгробной плите такую глупость, как Cave Iram Deorum, даже если бы мне ударило в голову, и я приказал бы это сделать?

– Подожди, профессор, – попросил я. – Я немного подзабыл латынь. Cave Iram Deorum… давай посмотрим, что это значит…

– Это означает «Остерегайтесь гнева богов», если тебе угодно, – отвечал он, – но это не имеет значения. А вот что я хотел бы узнать: что за дьявол осмелился заказать надгробие с моим именем…

– Pardonnez-moi, мсье, возможно, кто-то делает la mauvasse plaisanterie[113] – как вы это говорите? – розыгрыш? – Жюль де Гранден, весьма галантный, в безупречной вечерней одежде, с белой гарденией в лацкане и тонкой тростью из эбенового дерева в руке, улыбался нам из дверного проема.

– Троубридж, mon cher, – обратился он ко мне, – я позволил себе войти без стука, чтобы спасти милейшую Нору от неприятности отпирания дверей, и я не мог сбежать, услышав о чрезвычайном положении этого джентльмена. Вы не расскажете мне больше, мсье?

Он посмотрел на профессора своими круглыми, по-детски распахнутыми голубыми глазами.

– Больше, больше? – рявкнул профессор Баттербо. – Это все, что есть, большего нет. Какой-то дурак с извращенным чувством юмора подделал мое имя под заказом на надгробную плиту. Клянусь Сетом[114] и Ариманом[115], пусть меня повесят, если служащие Элгрейса получат хоть ржавый цент от меня! Пусть они узнают, кто это заказал и поручил ему!

– Простите, сударь, я слышу, что вы говорите о злобных божествах Египта и Персии. Это то, что вы…

– О, извините меня, – вмешался я, опасаясь обвинений в неучтивости. – Профессор Баттербо, это – доктор Жюль де Гранден из Парижского университета. Доктор де Гранден, это – профессор Фрэнк Баттербо, который возглавлял…

– Parbleu, да! – прервал меня де Гранден, поспешно пересек комнату и схватил обеими руками руку Баттербо. – Нет необходимости в дальнейшем представлении, друг мой Троубридж. Кто не слышал об этом несравненном savant, втором археологе после великого Буссара? Это очень большая честь для меня, мсье.

Профессор Баттербо немного смущенно улыбнулся восторженным приветствиям француза, нервно схватил письмо от изготовителей памятников и очки, затем потянулся к шляпе и перчаткам.