Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго! - Юрий Галинский

Радость захлестнула освобожденных людей. Еще сегодня их держали в свином загоне, голодных, измученных свалившимися бедами. Большинство из них потеряли близких, видели, как горели их дома. Никто и не надеялся, что снова будет на воле…

Зашумело веселье. Князь Владимир, не гордясь, уселся на почетном месте во главе огромного, наспех сколоченного из бревен стола. Следом разместились дружинники и лесовики. Кто-то затянул удалую песню. Загудели дудки, застучали бубны, образовался круг.

Гордей поначалу все тревожился: не напали бы ордынцы. Несколько раз вставал из-за стола, обходил сторожевых. Но постепенно и у него на душе становилось спокойно и весело. Повернувшись к Владимиру, который сидел рядом, спросил с улыбкой:

— Так что, княже, доброе дело у нас получилось, не правда ли?

Тот, бросив на него взгляд исподлобья, лишь кивнул молча.

Но атаман будто не заметил неприязни в его глазах, придвинулся поближе и вдруг предложил:

— Может, княже, и дальше будем вместе бить ордынцев? Я готов со своими молодцами хоть сейчас под твое начало стать. Будем людей тарусских из полона вызволять, не дадим врагам житья!

— Нет уж, сие для меня негоже: в лесах хорониться, с деревьев, по-разбойничьи нападать… — покачал головой Владимир, а в глазах его снова мелькнуло отчуждение.

Гордей вспыхнул, взгляд его зауглился, брови нахмурил; сказал с обидой:

— Я, княже, не на промысел разбойный тебя зову! Зову биться за люд и землю нашу!

— Если уж биться с татарами, то в открытую, в чистом поле, потому к Волоку Ламскому решил идти! — отрезал князь.

— А нас что ж не кличешь?

— Вас?.. — удивился тот. — Чего ж мне звать вас? Вы станица вольная, захотите в Волок прийти, найдете дорогу.

Атаман еще больше нахмурился, отвернулся. Он явно был огорчен отказом Владимира, и были на то веские причины. Налил себе полный ковш меда, залпом осушил его… и вдруг встретился глазами с Марийкой. Она переоделась в синий шелковый сарафан и расстегайку и сидела неподалеку возле своего отца Данилы. Гордею стало жарко, да не от выпитого меда, а от ее светло-синих глаз. Марийка бросила на него призывный взгляд, неожиданно поднялась и, пробравшись через толпу зрителей, вошла в круг, пустилась в пляс. И — о диво!.. — Митрошка даже рот раскрыл от удивления: атаман пошел вслед и стал лихо отплясывать с нею.

К московским рубежам лесной отряд вышел поздним вечером у впадения реки Нары в Оку. Накануне в стане узнали о захвате ордынцами Москвы. Все были растревожены, хмуры и молчаливы. За невидимой в темноте рекой чернела на противоположной стороне стена леса. С разными чувствами всматривались в нее люди: москвичи, серпуховчане — с надеждой, тарусцы, туляки — с настороженностью. Для одних там были родимая земля, отчий дом, для других все это оставалось на берегу, который предстояло покинуть.

После ночного нападения на дворцовое село лесная станица совершила еще несколько налетов на ордынцев, освобождала пленников, уничтожала врагов. Глухие лесные дебри и непроходимые болота всякий раз надежно укрывали смельчаков. Отряд рос, к нему присоединялись освобожденные из полона и те, кому удалось спрятаться было от людоловов. С каждым днем на Тарусчине становилось все меньше татар. Повинуясь грозным наказам Тохтамыша, Шуракальская орда покидала земли разоренного княжества и направлялась к Москве. Станичники шли по пятам, нападали на небольшие отряды, истребляли врагов…

На порубежье с московскими землями в лесном стане люди заволновались. Собирались толпами, возбужденно спорили. Часть, в большинстве тарусцы и туляки, предлагали разойтись по глухим местам и выждать, пока ордынцы не уйдут в свои степи, остальные, их была добрая половина, хотели идти к Волоку Ламскому, чтобы соединиться с ратью князя Серпуховского. Федор и Василько, самые близкие сподвижники Гордея, поддерживали последних, но атаман отмалчивался; прислушиваясь к разноречивым суждениям и толкам, опасался смуты и потому не знал, на что решиться. Глядя на него, молчали и сотники, теперь в станице насчитывалось свыше тысячи человек.

Лишь далеко за полночь погасли костры и на окском рубеже стало тихо.

Только Гордей никак не мог заснуть, ворочался с боку на бок, все думал, думал… Он понимал, что завтра многое будет зависеть от его слова. Завтра станичники либо разбредутся по Тарусчине и прирубежным московским землям, оставив ему в удел его прежний путь, либо… Но тогда он должен идти к Волоку Ламскому, встретиться с князем Владимиром Серпуховским, братом великого князя Дмитрия. А это не сулило Гордею ничего доброго: тот хорошо знал бывшего стремянного Ивана Вельяминова, сына последнего московского тысяцкого, который был казнен за посягательство на жизнь московского князя и его семьи. Гордей не боялся за свою жизнь или свободу. Просто не мог превозмочь себя, не мог простить несправедливость, учиненную великим князем московскому люду, когда тот уничтожил в Москве земщину.

С отроческих лет Гордейко и его старший брат Зосим, оставшись круглыми сиротами, жили при дворе Вельяминовых. В Москве, как и в других русских городах, жители разделялись на земцев и княжчан. Первые звались москвичами, вторые — дружинами (в зависимости от имени князя, правившего в Москве: Ивана дружина, Симеона дружина, Дмитрия дружина).

Московские бояре, которых поддерживали богатые купцы, в отличие от княжеских бояр-дружинников, подчинялись тысяцкому главе земщины. Из них назначались воеводы городской рати ополчения москвичей.

Многолетняя борьба за власть между дружиной великого князя и земщиной лихорадила Московское княжество. Тысяцкий, земские бояре, богатые купцы мечтали завести такие же порядки, как в Новгороде, где всем заправляли выборные из бояр и купцов. Там издревле князь исполнял волю новгородской господы боярского правительства во главе с посадником и архиепископом. Кое-кого из строптивых князей даже изгоняли из города. Московская земская верхушка шла на все, чтобы ослабить власть великого князя. Еще во времена Ивана Красного, отца Дмитрия Донского, земские бояре во главе с тысяцким Алексеем Хвостом своими происками едва не погубили Московское княжество. Хвост заигрывал с Тверью и Литвой, настраивал ордынских послов против великого князя. Те доносили обо всем в Сарай. С большим трудом удалось тогда боярам Ивана расстроить союз недругов Москвы, а тысяцкого Хвоста однажды нашли убитым неподалеку от своих хором. При тысяцком Вельяминове земщина, казалось, смирилась, но втихую по-прежнему готовилась при удобном случае захватить власть.

После смерти Вельяминова Дмитрий Иванович поведал люду московскому, что отныне упраздняет в Москве должность тысяцкого главы земцев. Братья Василия Васильевича, Николай и Тимофей, смирились и перешли на службу к великому князю, но сын Иван бежал в Тверь. Оттуда он вместе с Некоматом-сурожанином по поручению великого князя тверского направился в Сарай. Возвратились они в Тверь с ханским ярлыком для Михаила Александровича с правом владеть великим княжеством Владимирским, уже свыше сорока лет принадлежавшим Москве…