История шпионажа - Санш Де Грамон

Больше всего они ненавидят коммунистов. Уильям Ремингтон, осужденный за лжесвидетельство, был до смерти избит своими сокамерниками. Дэвид Грингласс, находившийся в левисбургской тюрьме, постоянно подвергался оскорблениям.

Власти некоторым образом предвидели обстоятельства пребывания Абеля в тюрьме Манхэттена. Его поместили в камеру с главой заключенных Винсентом Сквиланте — членом мафии, крестным сыном покойного Альберта Анастазиа. Анастазиа слыл главой рэкетиров, которого застрелили в парикмахерской. Сквиланте был раздражен, тем что в его камеру поместили иностранца, который к тому же был коммунистом. Сначала он потребовал перевода в другую камеру. В этом ему было отказано, и он начал целую кампанию, которая должна была выражать его чувства по отношению к новому заключенному. Каждое утро он с мылом буквально выскребал камеру, делая это с видом глубоко оскорбленного человека.

Однако то ли Сквиланте был недостаточно настойчив, то ли он решил, что его сокамерник был не таким уж плохим человеком, но вскоре они подружились, и все тюремное сообщество последовало его примеру.

К Абелю относились с уважением, как будто он был высокопоставленным военнопленным, все называли его «полковник». Отвечая на это уважение, как он это мог, Абель предложил Сквиланте научить его французскому языку. Начальник тюрьмы согласился дать сокамерникам учебник для начинающих. Когда Сквиланте переводили из тюрьмы Манхэттена в Левисбург, он попрощался с начальником по-французски, вкладывая в это прощание гораздо больший смысл, чем просто обещание увидеться снова.

Оставшись один, Абель стал много читать. Его адвокат, Джеймс Брит Донован, решил, что ему может быть интересна литература, рассказывающая о его профессии, и принес ему книгу о шпионаже в Германии в годы войны. Однако он нарушил правило, по которому заключенному не разрешалось читать литературу, которая могла быть связанной с его прежним занятием. Тем не менее Донован убедил начальника тюрьмы в том, что романтические рассказы о шпионаже не повлияют на полковника КГБ. Одной из самых любимых Абеля была в это время книга Квентина Рейнольдса «Я, Уилли Саттон». Написанная от лица знаменитого грабителя, она рассказывала о том, что чувствует человек, который вынужден оглядываться при малейшем шорохе.

Приближался день суда, 14 октября, и Абель проводил очень много времени со своим адвокатом. Советник Донован был выбран из числа членов Бруклинской коллегии адвокатов. Ему был сорок один год, он окончил Гарвард и и выбор пал благодаря опыту работы в делах о контрразведке. До этого он служил адвокатом секретного Управления научных исследований. Во время службы на флоте он стал главным советником Управления стратегических служб. Позже — главным помощником судьи Верховного суда Роберта Джексона, который участвовал в организации Нюрнбергского процесса.

Донован, успешно работавший в одной из юридических фирм Нью-Йорка, не нуждался в рекламе своей деятельности. Однако дело Абеля принесло ему много затруднений, а из времени, которое он потратил на него, можно было извлечь гораздо больше выгоды. Его коллега говорил, что за то внимание, которое Донован уделял своему клиенту, обычный человек мог получить не меньше чем 250 тысяч долларов. Ассоциация адвокатов Бруклина настояла на том, чтобы Донован взялся за защиту Абеля, подчеркнув, что, если дело попадет не в те руки, оно может принести позор всей ассоциации и юридической системе в целом. Он согласился защищать его, сказав, что делает это «в интересах нации».

В качестве платы Донован получил 10 тысяч долларов, которые двумя частями были перечислены на банковские счета в Лейпциге. Очевидно, переводы были сделаны женой Абеля. Донован распорядился этой суммой по-своему: 5 тысяч он перевел на счет Фордхема, в котором начинал учебу, и по две с половиной тысячи — на счета юридических университетов Гарварда и Колумбии, которые посещали он и его помощники, готовясь к процессу. Объясняя свою щедрость, Донован сказал: «Я уверен, что в такой стране, как США, с тоталитаризмом можно бороться только с помощью должного воспитания и правильного понимания справедливости». Из двадцати одной тысячи долларов, принадлежавших Абелю, Донован потратил одиннадцать тысяч на расходы во время суда и обжалования приговора. Три тысячи долларов было потрачено на оплату штрафа, как того требовал приговор. Кроме того, у Абеля были деньги на личные расходы.

Если Донован в то время еще не был седым, он вполне мог поседеть, работая над делом Абеля. В 1957 году в обществе еще были сильны впечатления от речи Маккарти, и для многих вина человека распространялась и на тех, кто просто общался со шпионом, даже если это был его адвокат. Доновану, который в то время жил в Бруклине, пришлось отказаться от услуг телефонной компании, когда ему все чаще стали угрожать. Дети Донована подвергались насмешкам своих одноклассников. Коллеги по юридической фирме говорили, что дело, навязанное судом, повредило его бизнесу.

Донован был удивлен такой враждебностью, но тем не менее во время всех заседаний суда носил орден «За заслуги», полученный во время Второй мировой войны. К враждебности окружающих он относился философски, объясняя ее тем, что «как сегодня думают люди — это вопрос, на кого нападают». Помимо личных проблем, возникали и профессиональные сложности. Было очень трудно подготовиться к суду, потому что подзащитный отказывался обсуждать с Донованом то, что он не рассказал ФБР. После того как Абелю был вынесен приговор, его дело три года находилось на рассмотрении в кассационном суде.

В отличие от большинства осужденных Абель не выказывал никакого недовольства своим адвокатом. В заявлении, сделанном им для прессы незадолго до окончания суда, он сказал: «Пользуясь этим случаем, я хотел бы поблагодарить своих адвокатов за то, как они вели мою защиту. Я хотел бы поблагодарить их за ту огромную работу, которую они проделали, защищая меня, и за то мастерство, с которым они это делали». Абель выразил свою благодарность Доновану еще раз, подарив ему один из своих рисунков. Этот морской пейзаж до сих пор висит в доме адвоката. Абель и Донован стали довольно близки. Если раньше их отношения были сухими и формальными, то сейчас они в письмах обращаются друг к другу «дорогой Рудольф» и «дорогой Джим». Абель, который иногда надменно относится к людям, стоящим ниже его по интеллектуальному уровню, привязался к Доновану, узнав, что он работал в Управлении стратегических служб. Донован вспоминает, что Абель относился к нему как к коллеге.

Тем, кто не понимал, почему советского агента, пойманного с поличным, вообще судят, а не расстреляли на следующий день, Донован обычно отвечал так: «Абель — иностранец, которого обвиняют в шпионаже в пользу СССР. Может показаться странным, что наша конституция защищает таких людей. Приверженность Америки принципам свободного общества можно неверно понять как альтруизм, который может привести к саморазрушению. Но эти принципы навсегда вписаны в историю и закон нашей страны. Если свободный мир перестанет придерживаться своих принципов, то на земле не останется общества, к которому мог бы стремиться человек».

Жюри присяжных, в состав которого входили девять мужчин и три женщины, собрали довольно быстро. Судьей был Мортимер Байерс. Для него подобное дело не было в новинку. В 1943 году он приговорил к заключению двух нацистских шпионов, которым грозила смертная казнь. С Абелем, кроме Донована, были двое его помощников: Арнольд Фрейман, практикующий сейчас в Нью-Йорке, и Томас Дебевуазье, который в 1960 году, в возрасте тридцати лет, стал генеральным прокурором штата Вермонт. Со стороны обвинения выступали прокурор Уильям Томпкинс и трое помощников: Кевин Марони, Джеймс Физерстоун, Энтони Палермо — поверенные Министерства юстиции.