Хорош в постели - Дженнифер Уайнер

«Еда не главное, – продолжила я. – Приятно повидаться с людьми, которых знаешь с раннего детства. И мама разжигает камин, в доме пахнет дымом от торящего дерева, мы сидим за столом, и каждый говорит, за что он особенно благодарен».

«И что скажешь ты?» – тут же отозвалась Макси.

Я вздохнула, поерзала по полу ногами в толстых носках, связанных Таней, укрылась пледом, который принесла из гостиной. «Пока не знаю, кого и за что мне благодарить, – отпечатала я, – но я что-нибудь придумаю».

Утро Дня благодарения выдалось бодрящим, холодным и очень солнечным. Я заставила себя вылезти из кровати, все еще зевая, только в десять, а потом провела несколько часов, сгребая листья с Джошем и Люси, тогда как Нифкин наблюдал за нами, не забывая про кошек, с крыльца.

В три пополудни я приняла душ, сделала более-менее приличную прическу, накрасила губы, веки и ресницы, надела черные бархатные брюки и черный кашемировый свитер в надежде выглядеть модной и не слишком толстой. Мы с Люси накрыли на стол, Джош сварил и почистил креветки, Таня суетилась на кухне, в основном шумела, а не готовила, и частенько бегала за сигаретами.

В половине пятого начали съезжаться гости. Подруга матери Бет прибыла с мужем и тремя высокими светловолосыми сыновьями, младший из которых вставил кольцо в носовую перегородку, отчего выглядел как широколобый еврейский бычок. Бет обняла меня и принялась резать закуску, тогда как Бен, тот, что с кольцом, незаметно скармливал соленые орешки Таниным кошкам.

– Ты отлично выглядишь! – Бет это всегда говорила. Я знала, что это не так, но все равно радовалась. – Я в восторге от твоей последней статьи о новом шоу «Донни и Мэри». Особенно от той части, где ты пишешь, как они пели с Ли-Энн Раймс и казалось, что они высасывают из нее жизненные соки... Так смешно!

– Спасибо, – ответила я. Эта строчка из статьи «Мормоны-вампиры» мне тоже понравилась, хотя Бетси, мой редактор, получила с полдюжины рассерженных звонков, мне прислали с десяток злобных писем («Дорогой паршивый репортер» – с этих слов начиналось мое любимое), а два девятнадцатилетних студента из университета Бриэма Янга[45], проездом оказавшиеся в Филадельфии, зашли в редакцию и обещали помолиться за меня.

Таня принесла банку зеленой фасоли с луком и банку концентрированного грибного супа «Кэмпбелл», после чего унеслась в гостиную, чтобы разжечь камин. Скоро дом заполнили запахи горящего дерева и жарящейся индейки. Нифкин, Гертруда и Алиса заключили временное перемирие и блаженствовали, рядком улегшись перед пляшущими языками пламени. Джош раздавал креветки, которые сам и приготовил. Люси смешивала «манхэттены», этому делу она научилась, когда работала барменом, аккурат после того, как танцевала топлесс, но перед шестью неделями в фирме, предоставлявшей сексуальные услуги по телефону.

– Выглядишь ты ужасно, – заметила она, протягивая мне стакан. Сама Люси, как обычно, выглядела великолепно. Моя сестра родилась через пятнадцать месяцев после меня. Подруги матери и их мужья говорят, что маленькими мы выглядели как близнецы. Теперь такого не скажет никто. Люси худенькая, и всегда была такой, вьющиеся волосы стрижет коротко, так, что сквозь них, когда она трясет головой, проглядывают чуть заостренные кончики ушей. У нее полные, сладострастные губы и большие карие глаза, как у Бетти Буп[46], и она представляется миру звездой, каковой, по ее разумению, и должна быть. Прошло много лет с той поры, когда я видела ее без макияжа. Теперь губы у нее всегда накрашены, глаза подведены, брови выщипаны, а в языке сверкает серебряный стерженек. На этот День благодарения Люси надела черные обтягивающие кожаные брюки, черные сапоги на высоких каблуках и розовый свитер с блестками. Казалось, она только что вышла из фотостудии и заглянула на коктейль, чтобы отправиться праздновать в более стильное заведение.

– У меня, знаешь ли, стресс. – Я зевнула, вернула стакан, сожалея о том, что сейчас нельзя подняться к себе и вздремнуть.

Мать обегала стол, расставляя таблички с фамилиями, те самые, что использовала на еврейскую Пасху годом раньше. Я знала, что в пачке была табличка с надписью «Брюс», и надеялась, что мать, ради меня, выбросит ее вместо того, чтобы в целях экономии, зачеркнуть его имя и написать чье-то еще.

В последний раз Брюс приезжал сюда зимой. Джош, Люси, Брюс и я стояли на крыльце, потягивали пиво, которое Таня не позволила нам поставить в холодильник («Я избавляюсь от алкогольной зависимости!» – проблеяла она, протягивая нам бутылки, словно в ее руках они превратились в гранаты). Потом мы решили прогуляться, обогнув квартал. Когда возвращались, вдруг пошел снег. Все ушли в дом, а мы с Брюсом еще долго стояли под открытым небом, взявшись за руки, с открытыми ртами, чувствуя, как снежинки крохотными поцелуями покрывают щеки.

Я закрыла глаза, отгоняя воспоминание.

Люси пристально посмотрела на меня.

– Эй, Кэнни. Ты в порядке?

Я попыталась скрыть слезы.

– Просто устала.

– Гм-м-м. Тогда я тебе кое-что добавлю в картофельное пюре.

Я пожала плечами, дав себе зарок не есть пюре за обедом. Следуя заведенной матерью традиции, в День благодарения мы ходили вокруг стола и говорили, за что мы благодарны в ушедшем году.

– Я благодарна за то, что нашла так много любви, – проскрипела Таня. Люси, Джоша и меня передернуло, а мать взяла Таню за руку.

– Я благодарна за то, что вся моя замечательная семья в сборе. – Глаза моей матери заблестели от слез. Таня поцеловала ее в щеку. Джош застонал. Таня бросила на него злобный взгляд.

– Я благодарна... – Тут мне пришлось задуматься. – Я благодарна за то, что Нифкин пережил желудочно-кишечное кровотечение, открывшееся у него летом.

Услышав свою кличку, Нифкин положил лапу мне на колени и умоляюще заскулил. Я тихонько сунула ему кусок кожи индейки.

– Кэнни! – взревела мать. – Перестань кормить собаку!

– Я благодарен за то, что у меня не пропал аппетит после того, как я услышал о болезни Нифкина, – ввернул Бен, который, помимо кольца в носу, раздражал родителей еще и футболкой с надписью «А что бы сделал Иисус?».

– Я благодарен за то, что Кэнни не бортанула Брюса до моего дня рождения и я получил билеты на «Фиш»[47], – сказал Джош густым баритоном, который шел к его шестифутовой поджарой фигуре и бородке. Ее он отрастил уже после нашей последней встречи. – Спасибо, – театральным шепотом добавил он.