Затянутый узел. Этап второй. Принцип домино - Михаил Март

— Сочувствую.

— Кого вы видели в селе?

— Никого, село вымерло. В церкви лежит покойник, над которым витают ангелы и три монаха бьют баклуши.

— Больше никого?

— Нет.

— Где вы хотите набрать людей для своего отряда?

— Набор уже идет. У меня есть свои люди в городах, они в курсе событий.

— Это они взорвали плотину и мост? Надо обладать большой властью, чтобы дать возможность подойти так близко к военному объекту. Диверсия имеет политическое и стратегическое значение. В Корее началась война между Севером и Югом. Юг защищают американцы, север — русские. Мост связующая артерия: по железной дороге идут танки и пушки для Ким Ир Сена. Каждый день войны может стать решающим. Промедление смерти подобно, а сейчас сотни эшелонов с вооружением встали в пробке. Властям нет дела до рудников и прочей мелочи, у них земля под ногами горит.

— Это призыв к действию?

— Мы отпустим вас и ваших сыновей при одном условии.

— Что за условие?

Один из шахматистов встал, в руках у него был керамический кувшинчик, покрытый белой эмалью, с пробкой, залитой сургучом. Высота его не превышала кисти руки.

— Вы получите кувшинчик, его надо разбить в одном из городов, куда попадете в ближайшее время. Сделаете это перед самым отъездом, положите его под колеса поезда, в который вы сядете. С вами ничего не произойдет, события начнутся после вашего отъезда. Вам это выгодно. Город вымрет по непонятным причинам, восстановление моста застопорится, начнется паника. Что бы в это время не происходило в тайге, на все махнут рукой, можете разорить сотни рудников.

— Мне ваша идея нравится.

— Только не разбейте кувшинчик раньше времени, мы хотим видеть вас живым и здоровым, полковник.

— А вы рассчитываете на новую встречу?

— Не знаю, увидимся ли мы, но вы всегда в поле нашего зрения.

— Договорились.

Появился прислужник с подносом, на котором стояли керамические рюмочки.

— Вы пили саке?

— Приходилось пробовать в вашем посольстве в Хабаровске в 18-м году. Рисовая водка.

— За удачу! Как принято говорить у русских.

Хочешь, не хочешь, а выпить пришлось. Что происходило дальше, никто не помнил. Полковник очнулся в лесу. Он и его сыновья лежали в телеге на сене. Через просвет между деревьями просматривалась железнодорожная насыпь. Все трое были одеты в простую рабочую одежду. Керамический флакон и деньги лежали в вещмешке. Оружие им не вернули.

Никольский вздохнул и перекрестился.

Старпом Лабезников тихо проговорил:

— Полундра, братцы…

— Ты чего, лейтенант? — удивился Кравченко.

— Амба, командир. Прямо по курсу встречный караван с конвоем.

— Расстояние?

— Не больше пяти кабельтовых.

— Право на борт. Курс норд-ост. Полный вперед.

— Они нас засекут, командир.

— Возможно. Но не опознают. Видимость?

— Не больше трех кабельтовых. Мы в тумане.

— Значит, уйдем, конвой корабли не бросит.

— Похоже, из Петропавловска идут.

— Что с погодой?

— Волна пять баллов, крен тридцать градусов.

— Тем хуже для нас. Они уходят от тайфуна, а мы к нему в гости жалуем. Самый полный вперед!

Океан большой, воды на всех хватит, но только люди решили и эти просторы поделить, установить на них правила. Корабли не любили случайных встреч, огрызались, как собаки, могли и покусать. Только перед капризами стихии все были равны.

Караван из десяти кораблей и конвоя из восьми шел неторопливо. Возможно, с авангардного судна и заметили сторожевик, но не придали этому особого значения — скатертью, мол, дорожка, коли рветесь в открытый океан.

Кравченко так прытко удирал, что довольно быстро вышел на большие глубины. Радист принес сводку о штормовом предупреждении, но было поздно. Волны поднимались все выше и выше. Ветер усиливался, грянул гром, начался ливень. То, что в Атлантике называется штормом, на Тихом океане зовется тайфуном. Так вот, корабль попал в зону тайфуна, его кидало на волнах как перышко. Не привыкших к таким условиям ученым и Белограю с Мустафиным пришлось хуже других. Радисты тоже не были моряками, их на судно привел генерал. Покидало несчастных, побило о стены, наставили себе синяков. То, что творилось на палубе, неподвластно описанию. Три часа длился тайфун. Выдержали!

Очухавшись от встряски, радист прибыл в каюту генерала. С такими докладами надо бежать к штурману, а этому невдомек.

— Что случилось?

— Потерян один пеленг, рация вышла из строя.

— У вас есть вторая рация?

— Быстрее эту починим, чем новую установим.

— Так чините. А что случилось с рацией?

— Шахматная доска в нее влетела при шторме.

— Идиоты! Корабельный устав читали? В радиорубке не должно быть посторонних предметов!

— Но у нас нет своей каюты, мы живем в рубке.

— Убирайся. Рацию наладить срочно! Пошел вон!

Когда качка стихла Белограй вышел на палубу и поднялся на мостик.

— Спасибо тебе, Богдан Тарасыч, не потопил нас.

— Сам удивляюсь, как получилось.

— Рацию чинят. Подвели нас связисты. Далеко отклонились от курса?

— Порядком, если судить по компасу.

— Вижу перископ. Тридцать пять градусов по носу, — доложил старпом.

— Этого еще не хватало!

— Что? — спросил Белограй.

— Подводная лодка.

— Наша?

— Для нас, товарищ генерал, все корабли чужие. Скорее всего, американцы, мы ближе к ним, чем к своим.

Лодка вынырнула из воды.

— На корабль передан семафор — неопознанная цель идет на сближение, — доложил сигнальщик.

— Боевая тревога.

— Черт, неужели они пальнут? — спросил Белограй.

— Мы идем без опознавательных знаков, любая сторона нас примет за врага.

— Вижу торпеду, тридцать градусов по компасу.

— Сволочи! Право на борт, самый полный вперед.

— Сейчас она нас поцелует… — пробормотал рулевой.

Успели вывернуться, торпеда проплыла мимо.

— Мало баланды кушали подводнички, — зло усмехнулся командир. — Добро. Торпедные аппараты, товсь! Лево курсовой сорок. Приготовиться к атаке! Первый и второй — залп!

— Погружается, командир! — крикнул рулевой.